Александр Бушков - Антиквар

— То есть как это — зачем? — усмехнулся Смолин. — Чтобы тут же продать. Понимающим людям. На пятидесяти сотках можно построить парочку элитных домов, или супермаркет, или развлекательный комплекс… да мало ли что! Я даже знаю, кому этот участок можно продать — на этих людей можно полагаться. Мы с них возьмём, конечно, гораздо меньше рыночной цены, но будет выгодно всем. Им не придётся тратить массу усилий, раздавая взятки, интригуя, бодаясь с соперниками… А мы без особых трудов получим пусть и не полную цену, но вполне достаточную для нас, скромных. Покупатели, кстати, нам помогут всё провернуть быстро и законнейше. Я уже провёл предварительные переговоры, интерес к нашему предложению огромный… Речь идёт о десятках тысяч долларов — наших с вами… Повторяю, все расходы я беру на себя, потом возместите половину… Всё чисто, честно, законно. Десятки тысяч долларов… Ну разумеется, мы с вами заключим договор по всей форме, старательно распишем все условия и обязанности, чётко оговорим, что выручку делим пополам — я не шпана и не подпольный ларёчник, Манолис Андреевич, я серьёзный предприниматель, в данном случае намерен провести сделку легальнейшим образом, заплатить все налоги, чтобы спать спокойно… Проект договора составлен. Вы его изучите, при необходимости измените что-нибудь по вашему желанию, и, как только мы его подпишем и нотариально оформим, машина закрутится. Судя по предварительным переговорам, которые я вёл, уже через полтора-два месяца всё будет в ажуре — а то и раньше, потенциальные покупатели готовы нам посодействовать, они люди небедные и со связями… Итак?

Смолин замолчал, уставился на собеседника с недвусмысленным ожиданием на лице. Его чуточку беспокоило, что взгляд актёра остаётся равнодушным и тусклым: ни капли интереса, ну буквально ни капли, чтоб его… А ведь нельзя сказать, что этот субъект, названный в честь забытого греческого героя, купается в деньгах — зарплатка в оперетте небогатая, правда, Манолис, как мимоходом вызнал Смолин, порой и в рекламе снимается, но редко, и не в столицах, в Шантарске, а это совсем другой формат. В квартире не видно бедности — но и особой зажиточности не наблюдается… Да мать твою, за такое предложение хватаются зубами и когтями, ножки целуют, благодетелем именуют со слезами на глазах…

У него упало сердце — фактурная физиономия актёришки оставалась равнодушной, скучающей, неправильной. Даже брезгливой чуточку, словно Смолин ему предложил нечто непотребное вроде устройства борделя с малолетками или, прости господи, вступления в «Яблоко»…

— Василий Яковлевич, это, конечно, интересно… — протянул Манолис с той же плохо скрываемой брезгливостью. — Это, как я уже говорил, напоминает старую пьесу… Вот только меня, простите, ваше предложение не интересует совершенно. Какие, откровенно говоря, пошлости… Торговать памятью прадедов…

— Землицей прадедов, — осторожно поправил Смолин. — А это уже другое. Не родными могилами, в конце концов…

— Всё равно. Вам трудно понимать психологию людей нашего круга… как мне, безусловно, трудно проникнуть в психологию вашего. Милейший Василий Яковлевич, простите за высокие слова, но я — человек искусства, — он мимолётно оглянулся на увешанную фотографиями стену с таким самодовольным и даже где-то триумфальным видом, что Смолин внутренне передёрнулся. — И не намерен окунаться в эту вашу коммерческую грязь — участки, реституции, доллары…

— Десятки тысяч долларов, — сказал Смолин тихо.

— Тем более. Да, среди моих предков были… коммерсанты. Но было и немало истинных интеллигентов, ставивших духовное выше всего… этого. Вам трудно понять, конечно, но постарайтесь уж: есть люди, которые живут отнюдь не по тем жизненным ценностям, которые вы лелеете. Если бы я согласился на ваше предложение, непременно предал бы что-то высокое, благородное, неизмеримо превосходящее по ценности ваши пошлые доллары…

Он говорил, не глядя на Смолина, полузакрыв глаза, явно упиваясь собственными словесами. Самое ужасное было, что Смолин уже понимал: его собеседник говорит искренне. Ему и в самом деле ничего этого не нужно, думал Смолин, пребывая не то что в растерянности, а даже в некоторой панике. Он, изволите ли видеть, выше этаких пошлостей…

Дурак — самое страшное, что может попасться на пути делового человека. Особенно если это интеллигентный, творческий дурак, от которого, как в данном случае, зависит огромаднейшая прибыль, которую другим путём попросту не получить…

Он уже сталкивался с подобным — в девяносто втором, в Свердловске. Был там наследничек. Покойный его отец ещё в тридцать восьмом занял немаленький пост в танковой промышленности — и на пенсию ушёл уже при Брежневе. Так что у наследничка имелся громадный архив, в котором главным были даже не ордена и всевозможные почётные знаки, сами по себе недешёвые, но добрый километр бумаг, и каких! Десятки документов с личными подписями Великого Вождя и членов Политбюро, наркомов, маршалов, генералов, собственноручные письма Берии, Курчатова, Ворошилова, Жукова. Уникальные фотографии, книги с автографами, за которые из библиофилов можно было всю кровь выпить… И много ещё интересного, относившегося к временам уже хрущёвским.

Вот только наследничек, интеллигентское быдло с кандидатским дипломом каких-то околовсяческих наук, оказался клиническим перестройщиком, как превеликое множество подобных ему бездарей. Всё, хоть каким-то боком связанное с «проклятыми коммуняками», он на дух не переносил — а потому набил однажды три немаленьких мешка из-под картошки «сталинским дерьмом», как он сам всё это охарактеризовал с нехорошим блеском в глазах и слюнями на реденькой бородушке, и отволок на свалку. И произошло это месяца за два до того, как Смолин со свердловскими коллегами на него вышли — так что бесполезно было кидаться к мусорным бакам. Сколько лет прошло, но ни единой вещички или предмета из этого так на рынке и не всплыло, а следовательно, сокровища погибли безвозвратно. В Екатеринбурге эту историю до сих пор рассказывают новичкам — а те, парнишки насквозь современные, порой и не верят…

— Так что, простите великодушно, помочь вам ничем не могу, — услышал он вальяжный до омерзения, пафосный голос. — В эту грязь лезть решительно не намерен. Надеюсь, вы никакого ущерба не понесли?

— Да какой там ущерб… — пробормотал Смолин уныло.

Он смотрел на красавицу Риту — вот у неё в глазах наблюдалось нечто определённо похожее на живой интерес. Женщины — создания практичные, красавицы особенно, они-то прекрасно понимают, сколько интересных вещичек можно купить в нынешних магазинах…

Смолин ощущал себя настолько беспомощным, что послал красавице прямо-таки умоляющий взгляд.