Александр Бушков - Антиквар

— Они ж поймут…

— Ну конечно, поймут, — сказал Смолин, ухмыляясь почти весело. — Они и не такое видали-слыхали… Только как они тебе докажут — и, главное, судье, — что всё происходило не так, как ты толкуешь, а именно так, как они утверждают? Твоё слово супротив ихнего, и не более того. Если они не писали разговор и не снимали… да нет, я уверен, ни того, ни другого. Во всех трёх предшествующих случаях не было ничего подобного. Прокатит. Главное, стой на своём и помни накрепко: добровольное признание и сотрудничество со следствием ничего не облегчают, а наоборот, отягощают… Ну и вытаскивать тебя будем со страшной силой. Отмажемся, не впервые… Топай домой, выпей малость, отоспись — и готовься барахтаться, как та лягушенция в крынке со сметаной…

Он ободряюще похлопал по плечу чуточку повеселевшего Гошу и, не оглядываясь более на него, направился в кабинет. Ещё издали слышно было, как Кот Учёный, мастерски вывязывая семиэтажные конструкции, кроет все правоохранительные органы, сколько их ни есть на свете, и шантарские в частности. Причины были самые житейские: после инвентаризации содержимого Кащеевых закромов Смолин выделил всей троице кое-какую долю — скорее малую премию. Премия Хижняка как раз и олицетворялась в достаточно редком и недешёвом клиночке, помимо прочего — и клинок этот он поленился нести домой, оставил здесь, где его вкупе с другими и прихватили стражи закона.

— Матом горю не поможешь, — сказал Смолин, встав в дверях. — Равно как и прочим красноречием. Вообще, орлы, скажу вам честно — сам по себе недавний инцидент меня в данную минуту не особо и интересует. Тяжелее бывало, однако ж выстояли… Действовать надо — но в другом направлении…

Каждому из них по отдельности и всем вместе Смолин доверял абсолютно. Они не работали у него на зарплате и, если докопаться до корней, никак не были теми, кто пышно именуется «друзьями». Они просто-напросто чёрт-те сколько лет были с ним повязаны общим развесёлым бизнесом, и в доле бывали сплошь и рядом, и услуг друг другу оказали немало. Короче говоря, наличествовало то, что порой крепче дружбы, — спаянная общим интересом команда…

— Пацана, собственно, и без нас вытащат, — сказал Смолин. — Мы тут — сбоку припёка, стараться будет умный дядька адвокат, и флаг ему в руки. Меня сейчас другое интересует. Чертовски хотелось бы ошибиться, но не могу я, други и соколы, отделаться от впечатления, что за кулисами притаился некто новый. Что скромненько маячит в отдалении какой-то игрок, о котором мы ни черта не знаем, — а вот он о нас знает больше, чем хотелось бы… Кто-то ещё влез в игру.

— Да я и сам прикидываю… — сказал Фельдмаршал.

Другие двое покивали: времени обдумать всё происходящее хватало, так что обошлось без долгих споров и обсуждений.

— В конце-то концов получится один пшик, — сказал Смолин. — Никого всерьёз не посадят, никого чувствительно не прищемят, даже всё конфискованное рано или поздно им придётся вернуть. Нервы, правда, попортят надолго и качественно, но я не о том… Общая ситуация мне не нравится. Чем бы там ни кончилось, а шантарский рынок холодняка уже фактически парализован. И в этом поганом состоянии будет пребывать ещё долго. И потому, что долго теперь будем шарахаться от каждого куста, и оттого, что выцеплять назад всё отобранное будем долгонько… Все магазины перешерстили…

— Кроме Врубеля, — равнодушным тоном произнёс Фельдмаршал.

— То есть?

— У Врубеля получился облом, — продолжал Фельдмаршал. — Я как раз узнал и приехал рассказать… Короче, когда они подсунули к Врубелю в «Раритет» засланного казачка — точнее, двух, — сам Врубель отсутствовал по причине очередного запоя, а его девки что-то просекли и ничего такого не продали… Будь сам Врубель на месте, он бы залетел, конечно, у него ж по пьянке ни предохранителей, ни тормозов… Повезло придурку.

— Повезло, — медленно произнёс Смолин. — Вот оно, значит, как… Все залетели, кроме Врубеля…

Смолин сталкивался и с более невероятными совпадениями — происходившими по самым естественным причинам, — но всё равно, остался некий осадок, как в известном анекдоте. Как-то неправильно было, что чистеньким остался самый гнилой шантарский антикварщик, коего, откровенно говоря, не любили за многочисленные подлянки, косяки и провинности. Скорее уж ему полагалось бы, исходя из обычной практики, залететь первым — уж он-то, будучи застигнут «казачками» в бухом состоянии, не только с ходу толкнул бы им нечто компрометирующее, но и в закрома провёл бы, наговорил бы себе с ходу на две уголовных статейки и полдюжины административных…

— Ладно, — сказал Смолин. — Чёрт с ним, с Врубелем, у меня сейчас не о нём голова болит… У нас, джентльмены, всё-таки есть один несомненный след: Дашенька Бергер. Боже упаси, я её никак не связываю с происходящим, но есть ещё и другой аспект: она-то как раз сейчас и олицетворяет своей персоной ту новую, странную, непонятную возню, что имеет место быть на антикварном рыночке нашем… Кто-то ещё есть, кроме неё, зуб даю. Сама-то она, судя по всему — на подхвате, сама не стала бы лезть к вдове. А она лезет, активнейшим образом.

— А почему сразу — не стала? — пожал плечами Кот Учёный. — Девка умная, дедушка поднатаскал, соображает, что к чему…

— Квартирка, — сказал Смолин. — Квартирка эта вылезает за рамки. Это, режьте меня, никакая не съёмная квартирка, это хатка человека небедного и в антиквариате разбирающегося. И фарфор там интересный, и пара картин на стене не нашими охотниками на туристов из-под «Детского мира» писана… Всё это, в сочетании, как раз и настораживает…

— Есть одна загвоздка, — сказал Фельдмаршал, чья простая мужественная физиономия как раз отражала сейчас усиленную работу мысли. — Если ею крутит кто-то старший и умный, ни за что не согласился бы на такую дурь: сдавать награды из Кащеевой квартирки в первый попавшийся магазин, по собственному паспорту этого самого Михуйлы…

— Вообще-то она могла это и по собственному почину провернуть, — возразил Кот Учёный. — Не отчитываясь. Рассчитывала найти в дедушкиной хатке несказанные сокровища, а когда наткнулась на хлам, столкнула его через Мишу, чтобы хоть копеечку поиметь… Она ж, Стёпа, маленькая, откуда у этой сопли хватка…

— Абстракции это всё, — вклинился давно мечтавший об этом, по физиономии видно, Шварц. — Теория. Волюнтаризм и декаданс. Ничего мы не добьёмся, переливая из пустого в порожнее. Взять бы эту Дашеньку, сунуть ей в трусики паяльничек и поспрошать душевно… — он поднял лапищу, видя, что остальные двое так и подались к нему, разевая рты. — Это я так, чисто теоретически, я ж не идиот, и мы не в кино… Но какое-то действие не мешало бы произвести, потому что ничегошеньки мы не добьёмся пустыми разговорами…