Павел Яковенко - Снайпер-2

Буклеты и книжки были сделаны здорово. Они, между прочим, до сих пор лежали у Павла Александровича дома. Одна книга понравилась ему больше всех. На каждой странице была фотография одной из многочисленных растительных болячек, и подробное описание того, каким именно препаратом фирмы и каким образом следует с этой болячкой бороться.

Другая подобная книга была посвящена вредителям и инсектицидам. Третья — сорнякам и гербицидам.

Что касается самих занятий, то часть из них Паша воспринимал смутно. Это была та часть, которая посвящалась чисто экономическим вопросам. Экономисты и бухгалтера что-то спрашивали, о чем-то даже спорили, но сильно мешал недостаточно качественный перевод.

А вот что касалось уже чисто агрономических вопросов, то здесь немцы аудиторию ничем не удивили. И методы, и их приемы от отечественных особо не отличались. Отличало немецкое сельское хозяйство от советского только одно, но зато самое важное обстоятельство: у немцев, в отличие от СССР, на практике делалось все именно так, как и предписывала теория.

Как объяснил Фридрих, чтобы заниматься сельскохозяйственным производством, немецкому фермеру необходимо было получить лицензию, и строго выполнять все указания бераторов. Так что реплика одного из слушателей о том, что немецкий фермер может послать советчиков куда подальше, оказалась совершенно напрасной. Выяснилось, что дело обстоит как раз совершенно противоположным образом. Немецкий фермер был свободен в выборе советника, но рекомендации он должен был выполнять строго обязательно, иначе лицензии не видать ему, как своих ушей.

Советские же колхозники и совхозники или действительно не знали, (а скорее всего все-таки знали), о научных разработках, но относились к ним как к какой-то надоедливой ерунде. Проще говоря, никому ничего было не нужно. Если вдруг попадался крепкий хозяйственник, который силой своего авторитета просто заставлял людей работать, то на фоне общей серости его хозяйство могло выделиться. Но чтобы получать урожаи европейского уровня… Увы.

Ольгерд откровенно смеялся, и один раз открыто сказал, что в местных условиях и на местных почвах он получал бы гарантированные урожаи в три — четыре раза выше, чем средний местный уровень. Слушатели ему не поверили, но он только усмехнулся и махнул рукой.

А вот Паша эти слова запомнил…

В течение месяца после увольнения из областной агрокорпорации Павел Александрович не делал ничего. Наоборот, вместе с супругой они поехали в Крым, где очень неплохо провели время в Коктебеле: съездили на экскурсию на местный винзавод, побывали в генуэзской крепости в Судаке, прошли тропой Голицына в Новом Свете, посетили Мраморную пещеру, и очень много загорали и плавали.

Казалось, Павел Александрович абсолютно безмятежен. Супруга пыталась пару раз «закинуть удочку» по поводу их дальнейшей судьбы, но муж довольно резко, (если не сказать — грубо), пресек эти разговоры.

Он вообще не любил никому говорить о своих планах, в чем бы это не выражалось. А уж делиться ими с женой, которая в этих вопросах сообразительностью не отличалась, Павел Александрович собирался в самую что ни на есть последнюю очередь.

По возвращении же из Крыма, где на самом-то деле Павел Александрович непрерывно размышлял на тему своей дальнейшей жизни, он, в первую очередь, попытался найти «концы» своих старых добрых бераторов. Когда он работал в областной агрокорпорации, что-то как-то они нигде ему не попадались, а ведь большинство объектов и субъектов областного сельского хозяйства так или иначе, но были в его поле зрения. Это сильно настораживало.

Для начала он просто позвонил в сельхозинститут и попросил у девочки — секретаря телефон немецких специалистов, которые работают у них в институте. Она даже не знала, о чем идет речь. Тогда он представился своим старым званием, (не все же знают, что он уже уволен, и не всем обязательно об этом рассказывать), и попросил телефон Тамары Ильиничны. Девочка не знала кто это такая.

Павел Александрович объяснил ей, что это декан агрофака, на что она уверенно ответила, что сейчас там совсем другой декан, а кто-то такая Тамара Ильинична, она вообще никогда не слышала.

Грачев положил трубку, и задумался. Все течет — все меняется. Ладно, видимо, придется ехать в институт самому и все выяснять на месте.

Да, как-то давненько не был Павел Александрович в своем родном институте. Так, проезжал иногда мимо, но не разу не заглянул. Не было ни надобности, ни возможности. И вот пришел сам, пешком, приехал на общественном транспорте.

Почему не на машине? Он и сам не смог бы сейчас сказать. Вышел на Привокзальную площадь, сел в маршрутный автобус, еще тот, «гармошкой», в котором в юности ездил на занятия в сельхоз. Пахнуло чем-то сразу хорошо знакомым, но давно забытым: запахом отработавших газов, жаром, натужным скрипом старой машины, которой уже хорошо бы на свалке отдыхать, а не мучиться в корчах на расплавленном городском асфальте. И ощутимой толчеей. Грачев уже давно забыл, как оно это — толкаться в общественном транспорте.

Нахлынули воспоминания. С каждой новой остановкой что-то всплывало в памяти: события, лица, запахи и звуки. Павлу Александровичу почему-то расхотелось ехать в институт. Он уже было начал подумывать о том, чтобы выйти, взять такси и вернуться домой. Полежать под кондиционером пару часиков, а потом, если не передумает, приехать в сельхоз на собственной машине. Но вдруг он сообразил, что осталось-то всего-навсего пара остановок, и что уж лучше доехать сейчас, чем опять терять время.

Дорога к институту от остановки сразу резко шла вверх. Несмотря на свою хорошую спортивную форму, поднимаясь по многочисленным лестничным ступенькам Грачев даже несколько запыхался. С неудовольствием ему пришлось отметить, что студенты совершают тот же подъем значительно резвее, чем он. Вообще, в потоке студентов он выглядел, наверное, как чужеродное пятно.

«Все, в следующий раз — только на машине!» — раздраженно подумал Павел Александрович. — «Хватит ерундой заниматься, ты уже не мальчик».

Грачев зашел в фойе, и осмотрелся. Да, перемены были, но не настолько разительные, как он думал. Вместо одного гардероба сделали книжный магазин, а вместо другого — кафе. По-прежнему напротив входа, на противоположной стене, висели стенды с расписанием занятий и над ним показывали время большие электронные часы. По-прежнему ближайший коридор налево направлял вас к кассе и в научную библиотеку, а коридор направо — к кабинетам ректора и разных ведущих специалистов.

Лестницы, располагавшиеся сразу за входами в коридоры, вели на второй этаж основного корпуса. Если пойти по левой лестнице, то сразу в ее конце оказываешься напротив дверей кабинета, где, как минимум, раньше, и располагалось немецкое представительство.