Геннадий Васильев - Я из тех, кто вернулся

– Какой кашель, товарищ майор… – Осенев улыбнулся и вдруг судорожно вздохнул, поперхнулся, побагровел. Длинный горловой звук с хрипом вырвался изо рта.

– Именно этот кашель, а не что-нибудь другое, – майор с досадой поморщился.

– Сглазили, товарищ майор. Ну, першит в горле немножко…

– Да не в горле, в груди у вас першит, молодой человек. У вас легкие свистят, как порванные мехи.

Осенев нарочито округлил глаза:

– Так у меня жабры, а не легкие. Я ж под водой могу дышать.

– Поэтому у тебя и майка мокрая, – майор сжал пальцами влажную майку Осенева.

– Искупаться пришлось на переправе. Да я каждый день такой мокрый. И ничего…

– Действительно, ничего. За исключением воспаления легких, – майор сердито дернул бровями. – Иди, измеряй температуру. Только без жульничества!

– Да что вы? – Осенев заулыбался лукаво. – Какая ж у меня температура? Совсем никакой!

Он заправил майку. Сунул градусник под мышку. Едва заметно дернул локтем. Градусник плавно сполз под майкой.

И все же Осенев тоже попал в длинный список больных.

Аккуратно сложив стопочкой исписанные листки, майор подчеркнул карандашом итог, особо обвел жирной чертой десяток фамилий.

Шульгин шагнул поближе.

– Ну, что, товарищ майор?

– Катастрофическое состояние! – Майор развел руками. – Впору объявлять карантин. Никто не жалуется, но госпитализировать можно практически каждого. Невероятно! Организмы изношены до предела. Вы сами посмотрите, это же не тела – это мощи. Люди запущены, – он резко махнул рукой, – в медицинском смысле, конечно. Духовным качествам ваших солдат можно только позавидовать. Если бы мой сын был хоть немного похож на любого из них…

Майор задумчиво потер переносицу и вдруг сердито сверкнул глазами.

– Только научите их, пожалуйста, говорить врачам правду. Сплошные жулики. Объясните им, что я вовсе не живодер на псарне. Некоторые из них, – майор ткнул пальцем в Осенева, – совершенно самонадеянны. Врут прямо в глаза. Объясните этому нахалу, мнящему себя здоровяком, что температуру измеряют не на животе. Градусник – не женщина, животом его не согреешь.

Осенев зарделся. Неуверенно потянулся рукой к майке. Виновато шмыгнул носом.

Майор круто развернулся. Кровь вдруг бросилась ему в лицо.

– Андрей Николаевич, голубчик, да что же это я!.. Вот же неисправимый болван!.. Во-он, в той палатке, видите, процедурная. И там уж, представьте себе, трудится дорогая наша Елена Сергеевна. Перевязки, уколы, санобработка… Она же ради вас напросилась. Я, конечно, отговаривал. Куда же на боевую операцию женщину?.. Не Отечественная же ведь! И посмотрите вы на нее, – майор с удивлением развел руками, – не отрывается от пациентов…

Последние слова его неслись в спину стремительно отбежавшего Шульгина. Майор улыбался в пшеничные усы и потирал руки:

– Хорошие ребята…

Шульгин отвернул брезентовый полог палатки и замер на пороге. Десятки полураздетых тел в белеющих полосах бинтов, ржавых пятнах, проступающих сквозь марлю йода и крови, бросились ему в глаза.

Посреди них плавно двигалась сосредоточенная Елена, и глаза солдат растроганно следили за каждым ее движением.

– Ничего, сестричка, вовсе не больно, бинтуйте крепче, – шептал побледневший паренек, протянувший ей руку, и яркое пятно крови стремительно проступало на каждом обороте бинта. – Сейчас уймется, сейчас…

Елена работала быстро точными неуловимыми движениями, и смотреть на ее спокойное сосредоточенное лицо, на ловкую девичью фигуру, хрупкую и сильную одновременно, было приятно. Шульгин залюбовался ею и даже удивился тому, что еще недавно был за что-то сердит на нее.

Солдаты зашумели, увидев лейтенанта, раздвинулись.

– Эй, бачата, дайте пройти нашему лейтенанту, – прогремел голос Богунова, – поворачивайтесь живее. Здесь вам не штабной блиндаж. – Смущенно улыбнулся Шульгину. – Вот, направили нос разбитый подлечить да еще старые царапины обработать. Поободрался я маленько с Лаптевым, помните…

Он сердито подтолкнул одного солдата, с забвением следившего за движениями Елены.

– Во-от, пялятся они все на сестричку. Прямо глаза лопаются. Проходите, Андрей Николаевич.

Шульгин покачал головой:

– Нет. Я лучше выйду. Душно тут у вас…

Он стал медленно разворачиваться и услышал тихий голос Елены:

– Товарищ лейтенант, обязательно меня подождите.

Сердце Шульгина гулко забилось от этого тихого голоса, и он резким движением нырнул под брезентовый полог и замер за порогом, улыбаясь безудержной счастливой улыбкой.

Елена освободилась только через час. Молодой лейтенант-медик вытащил ее на свежий воздух и махнул рукой Андрею.

– Да справлюсь же я без вас, – сердито ворчал он, подталкивая ее к Шульгину. – Ну, разве можно вот так, безо всякого перекура. Железо и то устает. Принимайте-ка эту ненормальную, – подмигнул Шульгину. – Повлияйте на нее, товарищ лейтенант! Не бережет себя.

Лейтенант сделал торопливый шаг навстречу Елене, тут же придержал себя и неловко протянул ей руку. Елена остановилась перед ним, слегка покачиваясь от усталости.

– Присесть бы где-нибудь, – тихо сказала она.

Они отошли в сторонку. Лена оперлась на руку Шульгина, искоса поглядывая на его загоревшее лицо.

– Слышал уже, наверное… – начала она нерешительно.

– Да уж, передали, – сказал Шульгин, – что ты невеста…

– Невеста, – улыбнулась Елена, – да только жених мой – тесто.

Шульгин хмуро улыбнулся в ответ.

– Ну, и когда же помолвка? На свадьбу старых друзей пригласишь?

– Под венец хоть завтра, Андрей Николаевич, да только мой жених не торопится…

– А передают, что не терпится ему…

– Нет, ему терпится… – Елена сорвала маленький засохший цветок. – Не торопится мой жених. Наверное, боится потерять свободу…

Шульгин вдруг резко остановился и покраснел. Заглянул в глаза улыбающейся Елене и покраснел еще гуще.

– Так это я – жених?

Лена рассмеялась, оттолкнула его локтем и пошла одна легкими шагами, будто и не трудилась она несколько часов подряд в перевязочной.

– Лена, постой, – горячо воскликнул Шульгин, – о какой свободе ты говоришь? При чем здесь свобода… Без тебя… Вот что я хочу тебе сказать…

Елена неожиданно дернула его за рукав:

– Послушай, дурачок, птицы поют…

– Какие птицы? – недоуменно взлетели брови Шульгина.

В наступившей тишине вдруг раздался тонкий свистящий звук, будто невидимая птица приоткрыла на мгновение маленький клюв.

– Ложись, – ахнул Шульгин и, сграбастав Елену сильным движением, бросил ее на землю под бок каменного валуна, обросшего редкой плешью прошлогодней травы. Тут же полой бушлата накрыл ее хрупкое тело и прошептал горячо в раскрытые ужасом девичьи глаза: – Не птицы это… Обстрел. Под снайпера попали. Поняла? Не шевелись.