Геннадий Васильев - Я из тех, кто вернулся

– Я сейчас буду готова, – тихо сказала Елена.

Поднялась, слегка пошатнувшись. Потерла виски и побежала к выходу, боясь оглядываться на ужасные окровавленные плащ-палатки.

Следующие семнадцать часов Елена провела в страшном напряжении беспрерывных операций. Несколько раз она ложилась сдавать кровь для ослабевших раненых. И каждый раз вставала и, отклоняя предложение хирургов идти отдыхать, вновь становилась к операционному столу.

Врачи поглядывали на ее побелевшее, как мел, лицо с тревогой, но руки старшей операционной сестры двигались с такой отточенной быстротой, что хирурги только пожимали плечами и продолжали свое важное врачебное дело. К вечеру даже у них, сильных мужиков, дрожали ноги, и когда последнего раненого переложили на носилки, один из хирургов сел прямо на пол, не в силах дойти до кушетки.

Аккуратная Елена спокойно прибрала операционную, сложила в боксы инструмент и тихо спросила у мужчин, задремавших в приемной, сидящих на стульях, подобно расквашенному расползающемуся тесту:

– Кто знает, как можно связаться с ребятами в горах?

– Да что вы, Елена Сергеевна, – вяло ответил один из хирургов, – как с ними теперь свяжешься? Наверное, никак… Если только к оперативному дежурному обратиться. Но там сейчас генерал возле станции на связи. Дежурный не поможет… Гиблое дело. Пропащее…

– Точно… Дежурный не поможет. Можно не обращаться. Он за связь головой отвечает. Ему за это по звездочке с каждого плеча могут оторвать.

– Игорь Иванович, – обратилась Елена к начальнику, – проводите меня к дежурному, я вас просто умоляю.

Голос ее задрожал.

– Что только для вас не сделаем, – сквозь дрему откликнулся начальник. – Золотая вы наша, Елена Сергеевна. Поднимаюсь, иду, иду…

Но поднялся он не сразу, хотя и казалось ему самому, что он страшно спешит. С трудом оторвался он от кресла, медленно выпрямился, покачнулся и неуверенными шагами направился к выходу, часто и глубоко зевая. Елена отправилась за ним, сбросив на кушетку халат в брызгах потемневшей крови.

Они прошли через весь полк, притихший в темноте, мимо каменной громады клуба под черным металлическим шарообразным сводом, мимо спортивного городка с качающимися на ветру черными покрышками, мимо ангара солдатской столовой к штабному деревянному модулю.

Перед модулем шумели на ветру зеленые кусты огромных роз, шуршал под ногами просеянный песок. Дежурный курил возле входа. Он тоже качался от усталости после этого горячего денька, страшной суматохи штабной оперативной работы.

– Здорово, капитан, – бодрым и немного фальшивым голосом сказал начальник медицинской службы. – Как там генерал дивизионный, всех довел до дрожи?

– Довел, как же, – отозвался оперативный. – В Советской армии что ни генерал, то зверь. Нечеловеческая порода. Крикнет – кровь леденеет. Хорошо, что наш командир – всего лишь подполковник. Замордовались бы мы с генералами…

– Вот что, товарищ капитан, – осторожно начал Игорь Иванович, – помог бы ты нашей сестричке.

Дежурный расплылся в улыбке:

– Что за проблемы. Сейчас порешаем. Я же ее хорошо помню. На операции у ней лежал… В лучшем виде меня обработала…

Елена выступила вперед и сказала зазвеневшим в тишине, напряженным голосом:

– Товарищ капитан, я вас очень прошу… Только не отказывайте, умоляю… Вызовите для меня по связи «Метель-один».

Она качнулась, когда дежурный раздраженно замахал руками.

– Да вы что, с ума сошли. Вы что… Это же оперативная связь…

Дежурный даже затряс головой, так что шапка съехала на плечо.

– Там же Сидорчук-зверь на прямом проводе! Здесь генерал, понимаешь, бдит! Съедят сразу! Без закуси! Что вы, не понимаете?.. Вы в своем уме?..

Он махнул рукой и хотел было уже отвернуться от Елены, как она с силой вцепилась в его рукав.

– Это я не в своем уме? Забыли уже, совсем забыли… Вы сейчас, конечно, при своем уме и здоровыми ручищами машете, а кто вас, бессознательного, с вертолета снимал? Кто переносил вас на операционный стол? Кто пулю из руки вырезал? Забыли, при своем-то уме… Это я тогда артерии ваши нежные берегла, чтобы не одеревенела рука, не стала парализованной. А вы сейчас очень здорово машете… Своими здоровыми руками… Невозможно, нельзя… Съедят вас… – Елена захлебнулась от слез. – Игорь Иванович, как же он может…

– Ну, Елена Сергеевна, – взмолился оперативный, – что вы сразу-то… Да я что? Да я ничего… Мне себя совсем не жаль… Честное слово! Пусть меня хоть десять раз снимают. Ради вас готов хоть к расстрелу через повешение…

Оперативный решительно развернулся в сторону штаба.

– Только тихо, на цыпочках и говорить шепотом. Может, генерал и не проснется. Спит второй час, прямо как медведь в лежке…

Они на цыпочках зашли в дежурную комнату. Елена села на стул перед большим корпусом радиостанции. Взяла в руки нагретую коробочку с микрофоном. И зазвенел в эфире ее слабый печальный голосок:

– Метелюшка…

Заворочался в кресле тучный генерал, заулыбался во сне. Видно, женский голос направил его дрему прямо в домашние стены, к зеленому бархату штор, крахмальной чистоте скатертей, золотым абажурам с дрожащей бахромой… Эх-эх…

И ничто не нарушило краткий минутный разговор Елены с Андреем. Весь эфир замер в смущении. Только после их разговора, спустя минуту, раздался в наушниках голос командира полка:

– Капитан Черненко, я тебя за это хулиганство в эфире с дежурства должен снять. Но не снимаю… Объявляю нестрогий выговор. Понял? А с Елены Сергеевны спросу нет. Я ее понимаю. Конец связи…

Шульгин с товарищами лежал на потушенном кострище. На теплой земле, где только что горел костер, на котором грели консервы и кипятили чай в металлических фляжках. Угли были выметены. Наброшена палатка. И лежали на горячем пятачке многоопытные солдаты, разметавшись под бушлатами, зная, что теплая от костра земля не скоро остынет под их телами. И Андрей ворочался с боку на бок, мучаясь и представляя, что какой-нибудь забытый уголек сейчас прожжет сухую ткань, и вновь вспыхнет и заискрится бушующий вездесущий огонь, подобный тому, пожравшему вертолет беспощадному пламени.

Шульгин мысленно отмахивался от этой совершенной глупости, беспокойно ворочался, но взгляд неожиданно натыкался на черные глинистые стены окопа, и перед глазами вставали обгоревшие и смрадно пахнущие останки погибших солдат в черных потеках свернувшейся крови.

Закурил. Привычно спрятал огонек в кулак. Здесь даже по крохотному сигаретному огоньку могла прийти в гости снайперская пуля. Запрокинул голову в небо.

Со стороны полка из далекой непроглядной темноты послышался тяжелый гул. Андрей угадал залп полковых гаубиц. Дыхание бога войны. Не спали артиллеристы. Начали обстрел соседних вершин. Сооружали вокруг полкового десанта огневой заслон. Если где-то рядом бродили духи враждебными ночными привидениями, то для них сейчас выпадет осколочный дождь.