Владимир Гриньков - Ментовские оборотни

– Да, я вас понимаю, – подтвердил я.

Дворжецкий просветлел.

– Но это только моя версия, повторяю, – сказал он. – Доказательств никаких. Ни в письмах графини, ни в свидетельствах людей, близко ее знавших. И все же смею думать, что я прав. Нам, ныне живущим, подобное течение мыслей может показаться невероятным, но тогда были другие времена и другие представления о жизни.

Он замолчал. Ему взгрустнулось. Я не смел его потревожить, пока он не очнулся сам.

– Простите, – сказал Дворжецкий, выныривая из глубин прошлого.

– Воронцова поселилась рядом с монастырем, – помог я ему вернуться в наш разговор.

– Да, – кивнул Арсений Арсеньевич. – Я смотрел документы – в ту пору монастырь влачил жалкое существование. Нужда во всем, все разрушалось и гибло. Графиня, отказавшись от всего для себя лично, фактически спасла и монастырь, и всю округу. Ведь вы поймите, Евгений Иванович, что такое был монастырь в те годы для мирян. Центр всего. Своя маленькая столица. Духовный центр – в тамошней церкви, и молились, и крестились, и венчались, и отпевали там. Общественный центр – туда съезжались изо всех окрестных деревень, там встречались те, кто не видел друг друга неделями, а то и месяцами, там узнавали последние новости. Это и торговый центр, потому что раз в неделю под монастырскими стенами было торжище. И вдруг бы все это зачахло и умерло. Вы представляете размеры трагедии?

Он даже вздохнул, ужаснувшись, видимо, собственным мыслям.

– Я видел развалины монастыря, – сказал я.

– Развалины… Да, – произнес Арсений Арсеньевич печально.

Он выглядел удрученным.

– Хотя сама графиня вряд ли думала о том, что она делает нечто особенное, – сказал Дворжецкий. – Скорее, это была ее внутренняя потребность. Тот счастливый случай, когда что-то делаешь вроде бы для себя, а на самом деле одариваешь пользой всех.

– Я слышал, что со смертью графини связана какая-то тайна.

– Не то чтобы тайна, – ответил Дворжецкий. – Я бы назвал это обрамляющими факт смерти неприятностями, каковых графиня своей безупречной жизнью никак не заслуживала. Для людей достойных предполагается смерть тихая до незаметности и самим человеком неосознаваемая – во сне, в своей постели, тихо отойти, не оставив врагов в прошлом, в будущем обретая рай. А ее кончина оказалась ужасной. Не в своей постели, а в заросшем пруду, и никто не знает наверняка, что там такое случилось и при каких обстоятельствах приняла смерть Наталья Александровна. Сама ли она оступилась, ведь лет она уже была преклонных, малейшее головокружение могло стать роковым. Или все же были у нее недоброжелатели, хотя я не могу поверить в то, что кто-то был способен ненавидеть ее до смертоубийства.

– А граф Ростопчин?

– О, вы действительно серьезно осведомлены о предмете разговора, – мягко улыбнулся Арсений Арсеньевич.

Улыбка не была веселой. Он только обозначил ею свою приязнь и одобрение.

– Смерть Ростопчина – это еще одно обстоятельство из тех, кои так несправедливо сопровождают посмертную судьбу графини Воронцовой, – сказал Дворжецкий. – Получается, что невольно эта достойная женщина стала виновницей гибели графа. Ведь он покончил с собой из-за ужасных и абсолютно беспочвенных слухов, связывающих его имя с гибелью графини Воронцовой, как говорили.

– А он, вы думаете, был невиновен?

– Ну разумеется! – воскликнул Дворжецкий. – Граф был милейший человек, беззаветно любящий Наталью Александровну! Он знал ее еще по Петербургу, а когда она поселилась у стен монастыря, граф вскорости оставил службу при дворе и выкупил имение по соседству с графиней. Причем переплатил он за покупку как минимум вдвое, поскольку продажа этого имения не предполагалась, и графу немалых усилий стоило уговорить прежних владельцев, что было нелегко. В конце концов предложения Ростопчина достигли таких щедрот, что уже, видимо, невозможно было перед ними устоять. Но это была единственная настойчивость, к тому же не обращенная графом на Наталью Александровну лично. Нигде и никаких свидетельств нет о том, чтобы Ростопчин настойчиво добивался руки графини или причинял ей какие-то другие неудобства. Его любовь была трепетной, оберегающей и удаленной. Не предлагать себя, но ежесекундно быть готовым к помощи. Это благородство благородных. И уж о том, чтобы он стал виновником смерти графини, не может быть и речи.

– А застрелился почему? Из-за слухов?

– На самом деле, я думаю, что нет.

– Нет? – удивился я.

– Есть у меня предположение, что мы идем на поводу людской молвы, которая бывает зла и несправедлива. Благородные чистые люди и люди мелкие, недостойные, – это разные миры, которые почти не пересекаются и практически не понимают друг друга, будто говорят на разных языках.

Я даже вздрогнул от неожиданности, потому что собеседник озвучил мои собственные мысли, пришедшие мне в голову совсем недавно.

– Графиня Воронцова, скорбя о безвременно покинувшем ее муже, удаляется в свое имение, а в свете говорят, что она тронулась умом и схоронила себя заживо, – продолжал Арсений Арсеньевич. – Безответно любящий Ростопчин отправляется следом за графиней, чтобы в трудные для нее времена быть рядом с нею, а все вокруг обсуждают только фантастическую стоимость купленного им имения и строят догадки о том, проявит ли к нему Наталья Александровна благосклонность или помучает сначала для приличия. А после случилась эта загадочная смерть, и кто-то уже понес по салонам слух о якобы имевшем место бурном объяснении Воронцовой и Ростопчина, после которого графиню обнаружили утопленной. И продолжается эта черная молва, не оставляя никого в покое. Граф застрелился, и сразу пошел этот недостойный зуд – ага, шельмец, не вынес позора, а мы же сразу говорили, что дело там нечисто. Они человека мерили своей мерой, а мера у людей недостойных всегда по ним самим и скроена, она жульническая у них. Я думаю, что не от позора это все произошло, до Ростопчина эти гадкие слухи не доходили, быть может. А ушел он из жизни потому, что смысла в жизни больше не было. Его любовь, его драгоценная Наталья Александровна, ради одной которой он и жил, его оставила. И более уже незачем было продлевать свое физическое существование. Он не мыслил себя без нее. И ушел за нею следом, чтобы скорее снова с нею встретиться. Ведь господь все видит и не позволит существовать им разлученными там, за порогом жизни. Это как сейчас, знаете – любимая уехала далеко-далеко, в другой город, даже в другую страну, и любящий человек садится в самолет и летит за нею следом, чтобы там, далеко, снова соединиться. Вот что-то такое, я думаю, было. Хлебнул граф Ростопчин горюшка в своем Горюшкине…

Я изумленно воззрился на Дворжецкого.