Владимир Гриньков - Семь кило баксов

– О! – сказала Генриетта Александровна. – Какой у вас загар! Где вы им обзавелись, если не секрет?

– На Кипре.

– О! – опять произнесла Генриетта Александровна, и теперь в ее глазах прибавилось отстраненной холодной настороженности.

– Я там работала, – на всякий случай сказала Полина.

– Кем?

– Продавцом в магазине.

– Надо же, – покачала головой хозяйка. – Как изменилась жизнь. Наши дети работают на Кипре.

Тем временем чайник закипел. Генриетта Александровна заглянула в заварник.

– Вчера только заваривала. Все свежее. Я налью кипятку прямо туда. Не возражаете?

– Как вам угодно.

– Пенсия у меня маленькая. Я на инвалидности. Лекарства опять же. Все очень дорого. А ваш папа, вы сказали, бизнесом занимался?

– Да.

– Надо же, как изменилась жизнь, – снова повторила хозяйка. – А у нас он был по комсомольской линии. Очень идейный товарищ. Мне он запомнился принципиальным. На комитете комсомола, если кого когда разбирали, он жестко выступал. Никаких поблажек нарушителям норм морали. Тогда с этим было строго. Вы вот этого уже не застали, и очень жаль. Все-таки раньше порядка было больше.

– Вы ведь учились с моими родителями, – сказала Полина, поняв, что их разговор может уйти в область, совсем ей неинтересную.

– Да. Вот вам нож для торта.

Занялись тортом. Генриетта Александровна следила за Полиниными манипуляциями с таким вниманием, будто ожидала со стороны гостьи какого-то подвоха. Обнаружив это, Полина предложила хозяйке самый большой кусок.

– Я вообще стараюсь не есть сладкого, – сказала Генриетта Александровна, но от торта тем не менее не отказалась.

– И еще, – вернулась к интересующей ее теме Полина. – С вами учился человек по фамилии Прокопов.

Генриетта Александровна вздернула головку и воззрилась на гостью.

– Вам эта фамилия известна? – на всякий случай осведомилась Полина.

– Еще бы! – с чувством сказала хозяйка.

– Он в тюрьме сидел.

– А вы откуда знаете? Родители рассказывали?

– Нет, услышала от знакомых, – подобрала Полина нейтральное объяснение.

– Саша попал в тюрьму, – произнесла Генриетта Александровна таким печальным тоном, будто это неприятное событие произошло не давным-давно, а буквально накануне. – Он был не такой, как мы…

– «Не такой» – это какой?

– Хулиганистый. Так людей называют, которые постоянно балансируют на грани. Мы-то все были из благополучных семей, а он – откуда-то из Пензы, из рабочих предместий. И выражался он… по-всякому, – осторожно подобрала определение Генриетта Александровна. – И выпивал. Он и в тюрьму попал из-за выпивки, я так думаю. Возвращался в общежитие…

Генриетта Александровна сделала паузу и посмотрела на Полину задумчиво, будто вспоминала, как там оно было много лет назад. Полина терпеливо ожидала продолжения.

– Было уже темно. На автобусной остановке стояла женщина в меховой шапке. И Саша с нее эту шапку снял.

– Зачем?

– Я не знаю! – с досадой сказала хозяйка, как будто до сих пор досадовала на безмозглого Прокопова за тот необдуманный поступок. – Его поймали, конечно, и устроили показательный суд, чтобы другим неповадно было.

– И он уже в институт не вернулся?

– Тогда это было невозможно, – покачала головой женщина. – Попавшего под следствие автоматически исключали из комсомола, а если ты не член комсомола, в институт попасть было практически невозможно, ну а если еще и судимость, как у Саши, имелась – тут уже совсем никаких шансов.

– И больше вы его не видели…

– Почему не видела? Он приезжал… к нам… в общежитие. Уже после того, как вернулся из тюрьмы.

– Скажите, а мой папа… У моего папы с Прокоповым какие были отношения?

– Вы зачем вообще пришли? – вдруг спросила хозяйка.

Она сидела за столом напротив Полины, обхватив свои плечи так, будто ей было холодно, хотя за окном был май и ласковое весеннее солнце заглядывало в кухню. И к торту до сих пор она даже не притронулась.

– Иногда так важно знать то, что происходило в прошлом, – сказала Полина.

– Для чего?

– Чтобы лучше понимать настоящее.

– Прошлое пускай прошлому и принадлежит, – сухо сказала Генриетта Александровна.

И тут же, наверное, поняла, что прозвучало это излишне резко.

– Не хочется там ничего ворошить, Полиночка, – произнесла почти извиняющимся тоном.

Было видно, что действительно не хочет говорить на эту тему.

– Для меня это очень важно, – попыталась достучаться до нее Полина.

– Что – важно?

Придется открывать карты. Иначе никаких надежд на откровенность собеседницы.

– Я видела Прокопова…

– Когда?!

– Недавно.

– Вот оно что, – с улыбкой сказала Генриетта Александровна. – И как же вам удалось его разыскать?

– Я его не искала. Даже не знала о его существовании. Просто встретились – и все.

– Случайно?

Что-то было в этом вопросе собеседницы. Наверное, недоверие.

– Мне и самой уже кажется, что не случайно, – призналась Полина.

Генриетта Александровна смотрела на нее с прищуром, как обычно смотрят пожилые, многое повидавшие люди на желторотых птенцов, еще не смыслящих, что такое настоящая жизнь.

– Вы не расспрашивайте, пожалуйста, меня ни о чем, – попросила хозяйка. – А поговорите с самим Прокоповым.

Полина содрогнулась от одной мысли о подобном развитии событий.

– Ни за что!

– Почему? – удивилась хозяйка.

– Опыт моего общения с ним был не очень приятный.

И все равно Генриетта Александровна, кажется, не понимала.

– Мне показалось, что он действительно… м-м… нехороший человек.

– Кто?!

– Прокопов.

– Да как же вы можете так говорить!

– Вы и сами сказали, – смутилась Полина.

– Что я сказала?

– Что он не как все… что хулиганистый… что словечки там всякие…

– Да вы бы знали, какой он был! – уже не сдерживала негодования от слов собеседницы Генриетта Александровна. – Да, он был из простой семьи! Да, он отличался от нас! Да, от него можно было ждать чего угодно! Но, между прочим, когда его сажали в тюрьму, он ни словом на суде не обмолвился о том, что в тот вечер на остановке с ним была Маша!

– Какая Маша? – опешила Полина.

А ответ лежал на поверхности.

– Ваша мама, Полина. Ваша будущая мама, – сказала Генриетта Александровна. – Они с Прокоповым возвращались домой, и тут Прокопов ей говорит: «Холодно ведь. Давай я тебе шапку подарю». Подошел к девушке на остановке и снял с нее шапку. И они убежали.

– С мамой? – все еще не верила Полина.

– Естественно. Им было весело. Все выглядело как шутка. А Прокопов еще был выпивши. Потом за эту шутку ему пришлось расплачиваться. Он все взял на себя. И про Машу не сказал ни слова. Но мы-то знали, как там все было на самом деле.