Владимир Гриньков - Семь кило баксов

– Ты не поняла. Он не за то мстил, что было двадцать лет назад, а за то, что случилось недавно.

– А что случилось недавно?

– Гибель Маши.

Тетя Галя загасила окурок в пепельнице и сразу же закурила следующую сигарету.

– Глупо мстить за то, в чем человек не виноват, – сказала Полина, пряча глаза.

– Ты уже взрослая. И умная. И прекрасно знаешь, что твоя мама покончила с собой из-за Звонарева.

– Нет!

– Из-за Звонарева, – уверенно повторила тетя Галя. – Он третировал ее, подавлял. И, по большому счету, сломал ей жизнь. Она ведь тоже ему мстила за это.

– Как?

– Своей смертью, Полина. Она очень любила Сашу. А помешала эта нелепость. Тюрьма. Она растерялась. И тут появился Звонарев. То есть он был все время, конечно. Звонарев тоже был влюблен в Машу, но у него не было шансов. Он такой правильный, такой обязательный, такой положительный – в двадцать лет это слишком скучно, пойми. И когда Сашу посадили, Звонарев с этой своей правильностью вдруг оказался рядом с Марией. Поддержка и опора, так сказать. Само благородство. Еще и времена такие были… Ребенок без отца. А где отец? В тюрьме. Бр-р-р!

Тетя Галя передернула плечами.

– В общем, Маше надо было свою жизнь строить. Звонарев ей внушил, что с ним ей будет лучше. Ну, на ошибки молодости напирал, на то, что все еще можно поправить… Машу он уговорил. И когда Саша вышел из тюрьмы…

Пауза и длинная затяжка. Если бы Полина в эту минуту смотрела на тетю Галю, то увидела бы, как дрожит в ее руке сигарета.

– Его визит оказался крайне нежелательным, – с горьким сарказмом поведала о делах давно минувших дней тетя Галя. – Потому что этот каторжанин и почти что висельник мог бы, как ему доходчиво объяснили, помешать счастью молодой советской семьи, у которой все нормально было в личной и общественной жизни, которую ценило руководство и у которой уже подходила очередь на квартиру. В общем, он мог разрушить эту идиллию. Ведь по месту работы никто ничего не знал. И считалось, что у Звонарева растет лапочка-дочка. И вдруг такие откровения! Словом, кроме Сашки, правда была не нужна никому. И он отступился.

– Но как он мог! – вырвалось у Полины.

– Маша попросила, – просто ответила тетя Галя.

Со стены на Полину внимательно смотрел покойный архиепископ Макариос. В его глазах угадывалась мудрость.

– За двадцать лет он ни разу не попытался напомнить о себе, – сказала тетя Галя. – При Сашином характере ему это сделать было нелегко, ты уж мне поверь. И только когда погибла Маша… В нем будто выключатель какой-то щелкнул. Ужасный механизм, двадцать лет просуществовавший в режиме ожидания. Хотя что я говорю? Двадцать лет… Он так бы и не высунулся, если бы Маша руки на себя не наложила.

– Как они могли! Как они оба могли выяснять между собой отношения, позабыв о тех, кто рядом! Прокопов – он мстил, а подумал ли он хотя бы раз обо мне?!

– Он все время о тебе думал. Только думы у него были такие… Своеобразные. Он всех готов осчастливить на свой манер, но только чтобы все было по его. Он всегда прав, всегда знает, что и как надо делать, и плевать ему, если при этом льются чьи-то слезы!

Тетя Галя сердито погасила недокуренную сигарету.

– Ты не держи на него зла, – попросила, глядя куда-то в сторону. – На своих не злятся.

Помолчали.

– Где сейчас Прокопов? – спросила Полина.

– В Европе. Пережидает, пока здесь все уляжется.

– Уже улеглось.

– Все равно нужно время, чтобы безопасность была безусловной. Если за него все-таки возьмутся, ему такой срок накрутят с учетом прежних подвигов, что он только ближе к пенсии на свободу выйдет.

Тетя Галя поднялась из-за стола.

– Давай пообедаем? – предложила. – Вспомним кипрскую кухню.

Принесла меню, раскрыла, положила перед Полиной.

– Один мой знакомый открыл этот ресторан. Ну и я вроде как при нем. Здесь мило, правда?

Полина как раз перелистывала странички меню. Подняла голову и посмотрела на тетю Галю.

– Ну так зовите его!

– Кого? – насторожилась та.

– Этого вашего знакомого. Его не Антоном случайно зовут?

– Полина! – всполошилась тетя Галя. – Только ты учти – он ничего не знал! Антон действовал вслепую! Делал то, что велел Прокопов! Все эти ужины в ресторанах, перстни и машины в подарок – это прокоповские придумки! Как двадцать лет назад ему это в голову втемяшилось, так и не мог успокоиться. А Антон – он чудный мальчик!..

– Ну так вы позовете этого чудного мальчика или нет?

– Позову, – сдалась тетя Галя. – Но ты помни мои слова!

– Я помню, – сказала Полина. – Я все помню.

Тетя Галя ушла и вернулась с Антоном.

– Привет! – сказал Антон, глядя на Полину с выжидательной улыбкой.

– Здравствуйте.

Полина поднялась из-за стола.

– Ты разве не пообедаешь? – заволновалась тетя Галя.

– Нет, спасибо. Я спешу.

– Я провожу Полину, – сказал Антон, тем самым предлагая тете Гале оставаться в зале.

Вдвоем с Полиной они вышли на улицу.

– Так вы по ресторанной части? – осведомилась Полина. – А я обратила внимание – кулинарные рецепты у вас прямо от зубов отскакивали.

– Я был шеф-поваром в одном ресторане. Потом Александр Александрович взял меня к себе. Теперь вот он помог купить этот ресторан.

Он смотрел на Полину вопросительно и с надеждой. Так смотрят, когда надеются на возобновление прерванных когда-то отношений. Вот сейчас он сделает шаг навстречу…

– Ты не сердишься на меня?

– Разве мы с вами на «ты»? – взметнула пушистые ресницы Полина.

Там, на Кипре, все это было для нее игрой. А теперь игры кончились. И она имела право ответить так, как ответила.

– Как можно сердиться на человека, который ничего не предпринимает сам? Который все делает по чьей-то подсказке.

Полина распахнула дверцу битого «Фольксвагена».

– Значит, никаких встреч? – спросил Антон.

– Никаких! – бестрепетно улыбнулась Полина.

– Вы выглядите вполне счастливой.

А это была всего лишь маска.

Полина хлопнула дверцей.

– Как вы сегодня узнали, что я где-то рядом? – вдруг спросил Антон.

– Блюдо от шеф-повара в меню называется «Мусакас «Лара-Бич». Я сразу поняла, чья это может быть придумка.

Чтобы увидеть гигантскую черепаху, на Лара-Бич надо ехать ночью. Если очень повезет, при свете луны можно рассмотреть, как из морской волны появится закованная в панцирь морская странница. Где-то далеко отсюда она прожила долгие двадцать или даже больше лет, но для того, чтобы продолжить род, она приплыла туда, где когда-то родилась сама. Что за странная сила влечет ее? Какая связь существует и не обрывается целых двадцать лет? Почему так часто нам вспоминается то, что с нами было много лет назад, что уже прошло, должно было бы стереться в памяти, но не стирается, а влечет и принуждает помнить?