Эльмира Нетесова - Клевые

Ей еще в детстве говорили, что она похожа на обезьяну, сбежавшую из зоопарка. Клиенты старались не оставлять ее до утра, чтобы, увидев в дневном свете ночную подружку, не возненавидеть до конца жизни весь бабий род. И не вернуться к жене окончательным импотентом.

У Оксанки был свой постоянный хахаль, который, несмотря на все недостатки, забирал кокотку, случалось, на неделю. А натешившись вдоволь, возвращал восвояси.

Это был патологоанатом, работавший в морге на окраине Москвы. Он и жил в небольшом доме рядом с моргом, неподалеку от кладбища.

Старый холостяк, он никогда не имел семьи, обходился случайными знакомствами, какие предпочитал не затягивать, чтобы не привыкнуть.

Оксанка стала исключением. И врач, не опасаясь привязанности к этой бабе, приводил ее в дом. Он был вдвое старше Оксаны.

Вот и сегодня позвонил Антонине. Сославшись на пустующий морг, пошутил, что нынче люди предпочитают уходить из жизни, минуя его. Попросил прислать к нему Грустную Лошадь, стобы хоть как-то скоротать время.

— Оксана! Твой чувак объявился! Зовет! — вышла на кухню Тонька.

Бабы сидели за столом, пили кофе. Оксанка лениво потягивала из чашки черный кофе и, услышав о клиенте, не вскочила обрадованно. Она вообще не любила торопиться. Несмотря на кобылью внешность, баба была очень медлительной и ленивой. Оттого заду бабы позавидовала бы любая лошадь.

— Оксанка! Этот твой кладбищенский чувак хоть ничего как мужик? — спросила Нинка.

— Ему не баба нужна! Он общеньем со мной дорожит! — оскалила Оксана зубы.

И Нинка, мигом отвернувшись, заметила недоверчиво:

— Так уж за одно общенье стал бы он платить! Да и о чем с тобой говорить?

— Находим общие темы, не скучаем. Было б плохо со мной, другую позвал бы.

— С ума сошла! Кто же добровольно попрется к нему на кладбище? О какой любви там говорить? Кровь в жилах стынет! — передернула плечами Нинка.

— А они любовью на кладбище занимаются! Прямо в морге! Средь дохляков! Чтоб потом этому трупному жуку работалось легче, после ухода нашей Лошади! — заметила Юлька.

Оксана даже взглядом ее не удостоила.

— А ты в морге была? — спросила Наташка.

— Конечно! Все через него пройдем. Бояться нечего! Только отсталые, недоразвитые бабенки визжат, падают в обморок при виде покойника, не думая, что и самим той участи не миновать…

— Ты своего хмыря с покойниками не путала? — рассмеялась Нинка.

— Дура! — встала баба из-за стола и пошла одеваться в свою комнату.

— Ни пуха, ни пера тебе! — пожелала Роза вслед Оксанке, громко хлопнувшей дверью.

Баба хорошо знала предстоящий маршрут. И, добравшись до нужной остановки, шла к моргу задумавшись.

Последнее время у нее было немного клиентов. И Оксанка поневоле начала задумываться над своим будущим.

Конечно, она не строила радужных планов. Баба была жесткой реалисткой и не верила в чудеса. Не думала о семье, детях. Заранее не надеясь, что какой-то ненормальный свяжет свою судьбу с ее. А потому хотела немногого. Поднабрав деньжат, уехать из Москвы в город, где ее никто не знает. Купить там комнатенку, устроиться работать в тихом месте, заплатив небольшой положняк. И, втянувшись заново в обычную лямку, порвать с днем нынешним навсегда, пока сам день сегодняшний не смял и не выкинул из жизни, как лишний человечий мусор.

— Что голову повесила, будто живьем закапываться пришла? — встретил ее Петр Иванович. Баба от неожиданности отскочила в сторону.

— Тпр-ру! — услышала хохочущее совсем рядом.

— Напугал, Петька! — упрекнула мужика незлобиво и, подойдя вплотную, прижалась к его плечу. — Соскучился? — глянула в глаза.

— Вспоминал…

— Чего ж не позвал раньше?

— Зарплату задержали. Пришлось урезать себя во всем, — сказал правду и повел в дом свою зазнобу, как называл этот человек Оксанку с первого дня знакомства.

В доме патологоанатома было по-холостяцки холодно и неуютно.

Железная койка, три старых, потертых стула, зашарпанный, громоздкий стол под красным сукном, словно взятый напрокат из музея революции, да тумбочка времен коллективизации.

Все как раньше, ничто не изменилось. Хотя работал Петр Иванович при этом морге почти двадцать лет. Все обещали ему выделить квартиру в Москве. Но… Вместо него выдавали жилье семейным врачам, у кого были дети, старые родители. И его очередь безнадежно отодвигали. Но не скандалил он. Пожимал плечами. И снова уходил в свой дом. Впрочем, он не очень печалился тому, что живет на окраине рядом с моргом в доме без удобств. Он даже привык к своему дому, какой, словно душа, состоял из единственной комнаты и был весь нараспашку.

Когда впервые привел сюда Оксану, она даже удивилась, что так убого и скудно живет врач. Потом привыкла. А может, стерпелась. Хотя не раз подозревала своего престарелого хахаля в чрезмерной скупости. Но узнав, сколько он получает в месяц, прониклась теплом к мужику, какой, отказывая себе во многом, берег деньги, чтобы оплатить свиданье с нею.

Он не делал ей подарков. Не позволяли возможности. Не поил марочными винами, не кормил деликатесами, делился с нею всем, что имел сам, хотя явно смущался скудости своего стола. И, случалось, шутил…

— Я, конечно, мог бы пожарить к твоему приходу печенку. Еще вчера она была теплой, совсем свежей. Но утром того покойника похоронили, попросив зашить все внутренности… А то бы!.. Молодой был парень. Пырнули его ножом в подъезде дома. Жил и не стало человека! А печенка была здорова!

Оксанку вначале мутило от подобных разговоров. Но Петр Иванович был патологоанатомом. Иначе шутить не умел.

— Вчера одного потрошил. Перебрал, гад. Полный желудок армянского коньяка был. Я, чтоб добро не пропало, слил его в банку. Всех рабочих кладбища опохмелил поутру. Когда узнали, где взял, головы вмиг болеть перестали. В ногах резвость появилась. Наперегонки к ограде побежали, к воротам, словно за ними тот покойник бежал, у кого коньяк забрал. Зачем он ему на том свете? Знал бы, что придешь, сберег для тебя!

Оксанка выскакивала за дверь. Ее рвало даже при мысли, что можно пить коньяк из желудка мертвеца. А Петр Иванович затаскивал в дом и, дав воды для успокоения, обещал больше не шутить столь примитивно. Но сказывалась привычка. И забыв, говорил:

— Все хотелось мне узнать, что едят крупные банкиры? Отчего они такие тучные и розовые? А не далее как три дня назад, привезли мне одного из таких. Под ним стол скрипеть стал. Я-то думал, в этом мужике ветчины с колбасами, икрой и крабами на пяток ящиков наберется! Оказалась банальная гречневая каша! Ею в Польше и в Германии свиней на сало откармливают! А у нас — банкиров! Попробовал и я! Прямо из его пуза — ложкой. Ничего, знаешь! Натуральным сливочным маслом была заправлена! — смеялся Петр Иванович.