Александр Соловьёв - Ветви Ихуа

«Знаю о планах Х. Я должен занять его место. Твое нынешнее положение не случайно. Все идет по продуманному мной плану. Пока не могу с тобой встретиться. Диверсия приведет к катастрофе. Готовим саботаж диверсии. Контролирую твой ошейник. Перехватываю сигнал Х. Не сомневайся, не собираюсь шантажировать, но ты должен согласиться. Иначе ждет смерть. Согласишься — помогу с Руной, дам свободу, все что угодно, или предлагаю должность генерала. На моей стороне Ш. и М., кое-кто из ВС. Готовим покуш. на Я. Если примыкаешь ко мне, дай знак: потребуй у охранника три капсулы праны. Съешь записку».

Наивно как-то и сумбурно. Сигурд сжевал записку.

Либо в самом деле на стороне Куртца серьезные силы, либо он сошел с ума, либо это вообще не от Куртца записка, а какая-нибудь провокация.

Через какое-то время из дремоты его вырвал звук открываемой двери. Сигурд поднял голову. Тот же рядовой, пришел за посудой.

— Эй, скажите, чтобы мне передали три капсулы праны, — потребовал Сигурд и снова положил голову на матрац.

В следующий раз рядовой навестил примерно через час. В руках он держал блюдечко, на котором лежали три капсулы. Сигурд подошел к нему, сгреб их пятерней и вернулся в свой угол.

В капсулах, несмотря на ожидание, записок больше не обнаружилось.

Сигурд употребил их так: сначала две сразу, а когда очнулся — еще одну. В пранном дурмане он не видел ничего кроме панели управления танком. Он даже не знал, куда продирался, запомнил только, как сильно его раскачивало из стороны в сторону…

Неделя прошла в ожидании. Куда-то пропал Лепа. Странно: как ни как, Лепа был непосредственным руководителем.

«Они меня испытывают, — думал Сигурд. — Сначала рвут на части, то и дело вызывают в свои роскошные кабинеты, а потом как бы враз теряют интерес».

От Куртца тоже не было записок.

А может, они просто забыли о нем? Может, операция «Восстание» уже не актуальна? Или Ихуа создал новую ситуацию и начал очредную игру?

Сигурд вспомнил маленького толстяка Рэна. Если Рэн научился жить правильно, со смыслом, без войн, почему Ихуа не попробует взять с него пример? Зачем он устроил этот жуткий маскарад? Бег по кругу…

И вновь пришлось гнать от себя мысли о призраке. Не верь в глупого бога, который создал тебя для того, чтобы ты его научил чему-то такому, о чем он сам представления не имеет!

На пятую ночь гауптвахты приснилась Руна. Она лежала в своем прозрачном ложе. Сигурд стоял рядом и чувствовал, как пахнут ее волосы. Вдруг Руна открыла глаза и сказала: «Посмотри на меня, Сиг. Я — умная, верная… Что тебе еще нужно?»

Он проснулся со странным сладковато-тоскливым чувством и продолжал думать о ней. Он вспоминал и других людей — реальных и нереальных, которые в его жизни что-нибудь значили. Он думал о дяде Огине, о сестре Каре, о своих матерях, о друзьях по Багровску, о Мерло Джикере, о Юме Гатте… Никто из них не поверил бы, что ему, Сигурду Дзендзелю, бывшему дикарю, бывшему бионеру-сомолфеду и патриоту Федерации, придется всерьез ломать голову над тем, чьей марионеткой быть предпочтительнее…

Сигурд чувствовал, что стоит у подножья абсурда. Из всех, кого он знал, своими мучительными сомнениями, пожалуй, он мог бы поделиться только с Руной…

Он терпеливо ждал встречи с Куртцем, но Куртц все не являлся.

Тем временем силы понемногу восстанавливались, и наутро шестого дня Сигурду удалось войти в скачок. Он тут же кинулся к груде металла и с трудом оторвал от пола болванку весом в семьсот-восемьсот фунтов.

На седьмой день заключения после завтрака открылась дверь и вошли начальник особого отдела полковник Джуд, полковник Лепа и майор Бергер. У Бергера в руке был пульт от ошейника.

— С тобой одни трудности, — сказал Лепа. — Первый к тебе вопрос такой: раскаялся?

— Так точно, сэр.

— Верю, — Лепа повернулся к Джуду. — П… полковник, прошу.

Джуд вышел вперед. Уперев руки в бока, сказал:

— Будешь две недели у нас, баламут. Пройдешь полное тестирование. Раз в день на три часа тебя будет забирать полковник Лепа. Через две недели вернешься на одиннадцатый уровень. Попробуешь за это время выкинуть фокус, увидишь, как умрет твоя подруга, а сам станешь подопытной крысой.

— Как прикажете, сэр.

Его отвели на тринадцатый уровень, побрили, дали чистую форму, отправили в душ.

После тестирования и каких-то дополнительных медицинских исследований, в ходе которых на голову ему надевали поочередно несколько полусфер, его вызвал к себе Джуд и, глядя исподлобья, стал задавать вопросы по списку, который держал в руках. Вопросы были провокационные и касались мотивов его воинской службы. Среди вопросов был такой: «Если бы один из офицеров высшего командного состава предложил вам принять участие в военном перевороте, какими были бы ваши действия?» Сигурд ответил: «Доложил бы своему непосредственному руководителю». Единственным вопросом, на который он не смог ответить, был следующий: «Какова, с вашей точки зрения, оптимальная доза праны для бигема вашей комплекции, и есть ли пожелания по изменению эффекта ее воздействия?» Сигурд просто пожал плечами.

После допроса явился Лепа, и они отправились на одиннадцатый уровень.

— Вернемся к занятиям, — сказал полковник, посмотрев с прищуром.

Поль встретил их с невозмутимым видом, Но Сигурд чувствовал, что он рад встрече.

Они принялись заново повторять все этапы операции, и три часа, отпущенные для занятия, пролетели незаметно.

Ему хотелось быстрого бега или праны, но теперь он чувствовал в себе силы терпеть отсутствие того или другого сколько угодно.

Он был исполнительным, старался, как мог, и ждал тридцать первого мая.

Кто знает, быть может, глаза призрака, глаза Ханарана, глаза Куртца, глаза Яглома — каждые со своим притязанием — и впрямь неотрывно следили за ним. Сигурд больше не думал об этом по одной причине: мало ли марионеток в руках этих людей? С чего бы им всем сосредотачивать внимание только на нем одном? Если уж думать, что у каждого из них свой план, то в нем должны быть замешаны и другие.

Куртца он так ни разу за месяц и не увидел. Ханарана, Яглома — тоже. Последние две недели — полная изоляция. Та записка, что была якобы от Куртца, могла быть на самом деле от кого угодно. Сигурд пришел к выводу, что брать ее в расчет бессмысленно. У них своя игра, у него своя.

«Ханаран, Куртц, Яглом — вы все мои братья, — говорил он себе. — Мы одинаковы во многом. Мы все служим ему, хотим того или нет. Ситуации одни и те же. Каждая личность, может быть, — отражение личности Ихуа. Он думает, что ставит нас перед выбором, но выбирать не из чего. Выбрать невозможно. Выбора, по сути, нет. Наверное, всему виной всемогущество Ихуа. Он создает тела в любом количестве, он бессмертен… Все подконтрольно, и сложнее всего с личностью. Единственно возможная альтернатива выбору — поступить своевольно. Я — хозяин своего тела! Именно так!»