Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма

— Поешь, сынок, — вышла старушка на кухню. И добавила: —На работу тебя пришла разбудить. Вставай.

— А сколько время теперь? — продирал глаза Гиря.

— Семь часов.

Семен подскочил к умывальнику. Плеснул в лицо воды. И только хотел рубаху натянуть, старушка подошла. Остановила.

— Чистое надень. На вот. Подойти должно.

— Чье это?

— Сына моего. Он последним погиб. В войну. Берегла, как память. А она только болит от того сильнее. Носи ты. Пусть тебе на здоровье будет. Носи, у меня все дети хорошие были. Все трое, — отвернулась старушка.

— А что? Все погибли?

— Все. Все война проклятая. Ни одного не оставила. Младшенький мой, такой же, как ты был. Высокий, сильный. Но и он погиб. В Берлине. Неделю до победы не дожил.

— Так у вас никого нет?

— Нет, сынок. Одна я. На всем свете одна. Никого. Была матерью, а бабкой не стала. Мужик-то мой тоже на войне погиб. На первом же году. Война меня сиротой сделала. Война, сынок…

Тихо вздрагивали плечи у старушки. Она доставала из сумки свитер, брюки, носки, рубашки. Все чистое, выглаженное.

— Носи, сынок. Ты ведь тут у нас тоже навроде сироты. Нехай матери твоей теплее будет от того, что я здесь при тебе буду.

— Нет матери у меня, — опустил голову Семен.

Старушка подошла ближе.

— И шарф возьми, — подала Гире сыновнюю память.

— Ваш сын на войне погиб, а я, сами знаете, — замялся Семен.

— И верно. Не сравниваю. Да только сын мой, младший, тоже свет селу давал. После него, как ушел — некому стало. Свечками обходились. А ты пришел и работу моего сына делаешь. Движок-то, как и при нем, поет. Тем же голосом. Навроде, мальчик мой с войны вернулся. Живой. И снова людям светит сердцем своим.

— Может еще вернется, — допивая чай, сказал Гиря.

— Как?

— Может в плен попал?

— Нет. С ним один был. Из совхоза. Своими руками хоронил. Все рассказал.

— Жаль парня.

— Оттуда не вертаются, — вздохнула старушка.

— А как мне вас звать? — глянул на нее Гиря.

— Как хочешь. Теткой Таней, либо бабкой Таней. Так меня все в селе зовут. И ты зови. Как тебе глянется. Иди, сынок. Я в обед приду. Принесу поесть. А покуда в доме приберу, — проводила она его за порог.

Часам к десяти пришел к Семену в дизельную Панкратов. С собой парнишку привел. Черного, как галчонка.

— Принимай в ученики, — сказал он хмуро.

— Сколько ж ему лет?

— Пятнадцать — ответил подросток.

— Не рановато ли? — удивился Сема.

— Сам знаю! Да спасения от него не стало. Школу бросил. Работать нигде не хочет. Дома от него тоже толку нет. Шпана растет. А зачем нам такие? Последний шанс ему даем. Не получится — пусть сам на себя пеняет, — побагровел Василий Иванович.

— А отец есть? — спросил Гиря.

— Погиб. Потому и возимся. Будь жив, таким бы не был, — морщился Панкратов то ли от досады, то ли от собственной боли,

— Хорошо. Пусть учится, — улыбнулся Семен парнишке и Панкратов, уходя, сказал ему:

— Сбереги нам парня. От своих ошибок сбереги, грешно к тебе сына фронтовика отдавать. Но ведь что-то человеческое в тебе осталось. Как мужик от горя удержи его. Сам битый. Дите разуму научи.

— Не беспокойтесь. Я понял, — кивнул ему Сема и Панкратов, скрипя протезами на все село, вышел из дизельной, понурив голову.

Андрейка, так звали парнишку, оказался сообразительным, подвижным мальчуганом. Он с неделю не отходил от движка. Изучил с помощью Семена каждый узел. Все вероятные и невероятные поломки и неисправности. Узнал, как ремонтировать, где смазывать, как ухаживать и заправлять двигатель. И скоро стал незаменимым помощником Семену.

Любопытный Андрейка минуты не сидел спокойно. Все носился вокруг двигателя. Присматривался. Обнюхивал его со всех сторон. А через месяц Семен уже спокойно оставлял его одного в дизельной и уходил домой на час, на два.

Вернее, не домой, к бабке Тане. Не спрашивая ее можно ли, он наготовил ей на зиму дрова. И, урывая по два-три часа подмены в дизельной, все перепилил, порубил. Сложил в сарае. Потом и крышу дома покрыл новым железом. Покрасил, чтоб не ржавела. Этим нехитрым занятиям у деда научился. В деревне. Потом, когда время пришло, сам вскопал огород. Вместе со старушкой посадил картошку, капусту. Бабка за это время привыкла к Семену. И, забыв, что он поселенец, приезжий, часто оставляла его дома, когда ей нужно было съездить в район.

Нет, Семен помогал ей не из привязанности. Все было куда проще. Добром на доброе отвечал. Помощью на помощь. Помня свое одиночество, о другом одиноком заботился. Знал, что старушка всегда помнила о его рубашках, еде. И даже, когда он предложил ей деньги за ее заботы, обиделась и выругала его, как мальчишку.

Он знал о бабке все. Не столько от нее самой, сколько от Андрейки, родившегося здесь и хорошо знавшего село и людей.

Бабка когда-то была красавицей. Это парнишка слышал от людей. Многие на нее заглядывались. Но она вышла замуж за самого невзрачного парня. И жили они на зависть всем. Дружно. Крепко. Но тут война. К тому времени выросли в семье трое сыновей. И все вместе с отцом на фронт ушли. В совхозе в тот год одни женщины, да дети остались. И тяжело им стало. Совхоз тогда занимался промыслом сельди. Ну, а когда мужчин не стало, опустели и суда. Некому стало ловить рыбу. И вот тогда решилась она — нынешняя бабка Таня. Сколотила бабью рыболовецкую бригаду. И вышла в море. Никто не верил в успех. Но он был. И бабка всю войну, заменяя в море мужа и сыновей, ловила рыбу.

По ее примеру и другие бабы еще бригаду сколотили. Уже не только село кормить начали, но и на фронт посылать. Другие бабы — за землю взялись. Картошку посадили. Два года земля картошку с горох давала, но люди заставили ее родить.

Андрейка рассказывал, как стали приходить в дома «похоронки». О них он знал только по рассказам. Помнил лишь об одной. Гой, какую принесли к ним. В тот день у них все бабы села собрались. Половина — вдовые. В.черных платках. Они не утешали. Сами такое же пережили. Лишь гладили Андрейку по голове дрожащими, холодными руками.

От горя постарела за день мать Андрея. Старухой стала. И не только она. Лишь третья часть семей дождались своих отцов и мужей. Но и они были не прежними. Израненные, усталые за годы войны, они тут же стали работать, чтоб хоть как-то облегчить жизни семей.

Некому было помочь лишь вдовам. И ей… Бабке Тане. Четверых проводила она на фронт. Домой никто, ни один не вернулся.

Андрейка маленьким стариком в углу съежился. Давно просился у матери на работу. Хотел помочь ей. За отца. Она все не пускала. Говорила, что мал, что нужно учиться. Его досада брала. Но теперь… Он обзавелся книгами, учебниками, а Семен его еще и подзадоривал:

— Я в твои годы не только двигатель, а и посложнее технику знал. И если бы не беда — профессором бы стал. Но твоя голова маленькая. Не смогла вместить науки больше, чем семилетку. — И Андрей стал теперь ходить в вечернюю школу. Решил доказать Гире, что и он кое на что способен.