Сергей Зверев - Бойцы анархии

– Парамон, какого хре… – Его сменили отчаянный крик, треск и грохот. Столб цементной пыли взмыл к дыре, накрыл второй этаж. Мы с Виолой чихали, кашляли, а когда развеялась пыль, озадаченно уставились друг на друга.

– Петухи у обоих в голове с детства… – только и нашелся я что сказать.

– Согласна, – кивнула девица. – Вроде собирались не шуметь.

– Эй, чудаки… – зашипел я. – Вы как?

– Великолепно, – прозвучал замогильный голос из преисподней. – Парамон ухнул первым, я на него… Он мягкий… Парамон, ты прирожденный спасатель…

В ходе последующих оперативных действий было установлено, что грохот в коттедже не привлек посторонних, Степан живой и улыбается, Парамон пережил психологический шок и узнал много нового об окружающем мире. Виолу корчило от хохота, Парамон замкнулся, а коротышка заявил, что давно собирался обследовать подвал и, скорее всего, в ближайшее время этим займется.

– Не вздумай, – испугался я, – уши надеру!

Мы вновь углубились в изыскания, присматривая помещение, где можно покемарить и не оказаться в западне. Неясный шум под ногами навеял беспокойство, а Виола как бы невзначай вспомнила, что несколько минут назад видела карлика, воровато крадущегося к лестнице. Хоть кол на голове теши! Потрясающая сила воли у Степана: все орут, что не надо, а он делает. Я кинулся в подвал, остальные побежали за мной.

Вопреки моим представлениям, в цокольном помещении было не так уж плохо. Подвал не углублялся далеко под землю. Бетонные колонны подпирали низкий потолок. Пыли и грязи здесь было по горло, но дышалось сносно – под потолком на противоположных стенах имелись вытянутые оконца. Они располагались вровень с землей. Стекол не имелось, решетки были, но болтались, размер проемов позволял выползти наружу. Одно окно выходило на дорогу, другое – на «сорняковый» сад. Я оценил преимущества помещения беглым взором – в силу привычки. Коротышка ковырялся в груде досок, ветхих носилок, крестообразных металлических штуковин.

– Бомбу разминируешь? – недовольно проворчал я.

– Подвал в подвале, как вам это нравится, Михаил Андреевич? – гордо возвестил Степан, отгребая мусор огрызком доски. – Никому бы в голову не пришло, поэтому никто и не лез в эту кучу.

– А в твою-то голову как пришло?

– А я к земле ближе. И мыслю нестандартно, – объяснил коротышка, обнажая обитый стальными скобами люк.

Подпол был не заперт. Мы сели в кружок вокруг находки и принялись мечтать. Коротышка заявил, что больше всего на свете он мечтает о вратах в параллельный мир. Можно и холодильник со скатертью-самобранкой, но лучше врата. Он согласен отправиться куда угодно, лишь бы не оставаться в Каратае. Хуже, чем здесь, нигде не бывает. Ведь все так просто – откинуть крышку, прыгнуть в сияющую бездну… И если бог во вселенной присутствует, то он отправит его не в тмутаракань, а в райский уголок, где море, мулатки и все такое. Я бы тоже не возражал куда-нибудь свалить – туда, где нет стрельбы и бандитских рож, не проводят эксперименты над мирным населением, где на песочке под пальмой в экономном бикини сидит Анюта Соколова и с нетерпением меня ждет. Я даже зажмурился от такого счастья. Где моя Анюта? Возможно, и сидит где-нибудь на песочке. Виола, грубо поправ наши мечтания, заявила, что все это фигня, мечтать не вредно, лично она предпочла бы ванну с горячей водой, флакон шампуня и что-нибудь переодеться. Парамон при этом смотрел на нас, как на последних идиотов, стучал кулаком по лбу и энергично показывал знаками, что, может быть, откроем уже?

Мы поддели крышку, подняли, осветили подпол фонариком. Особо и не расстроились – понимали, что ничего из задуманного не сбудется. Но хоть что-то… Подвальчик был маленький – земляная клетушка с несколькими навесными полками. У бывшего жильца, похоже, имелось хобби: он устроил здесь винный склад. И сам, когда взорвался мир, решил не расставаться с любимым детищем, спустился в подвал… Тут и остался – в приятном обществе коллекции и груды тряпья, – тут и помер. Скелет, одетый в полуистлевшую пижаму и замызганную фуфайку, лежал, поджав ноги. В подвале было не так уж холодно, чтобы сохранилась плоть. Рядом со скелетом валялись разбитые винные бутылки. Он успел осилить штук шесть, уснул богатырским сном, а проснуться уже не посчастливилось.

Возникал резонный вопрос: а кто же тот тип в шкафу? И как любитель вин, спустившись в погреб, нагреб на крышку кучу мусора? Но решили не ломать головы. Степан решал дилемму: кому он предпочитает отдать душу – богу или дьяволу? Виола популярно объяснила, что отдать душу богу означает умереть, а передача души дьяволу связана с такими милыми вещами, как соблазн, наслаждение, искушение (секс, наркотики, рок-н-ролл) – собственно, именно то, ради чего мы и живем, то есть вопрос поставлен некорректно и ответа не требует. Коротышка заявил, что подобные выкладки его устраивают, и полез в подвал по шаткой лестнице. Повозившись там немного, он начал передавать бутылки – скотч, ром, виски, вино с замутненными этикетками. Похоже, владелец особняка в администрации наместника Благомора занимал не последнюю должность. Бутылки обросли плесенью, но смотрелись привлекательно. Проснулось алкогольное прошлое, вцепилось в душу. Я почувствовал нестерпимое желание до упора напиться.

– Не слишком ли часто мы стали прикладываться к бутылочке? – для порядка поворчал я. – Пили прошлой ночью, пили позапрошлой… – Я споткнулся. Собственно, третьей ночью я тоже пил.

– Уж кто бы говорил, Михаил Андреевич, – откликнулся Степан. – До встречи с тобой, между прочим, я практически не употреблял спиртного. Но после того, как прожил с тобой год на болоте, насмотрелся на твои затяжные запои, на великое искусство запивать самогон бражкой и полировать это дело деревенской медовухой…

– Ладно, без подробностей, – обозлился я. – На болоте нам ничто не угрожало. А в этой долбаной долине всякая сволочь норовит…

– Подпираем дверь и остаемся здесь, – внесла идею Виола. – Громко не разговариваем. Полезут в дом – уходим через окна. Полезут в окна – уходим через дверь. Тут и заночуем.

На всякий случай мы завалили окна досками и проверили аккумулятор в фонаре – часа на два зарядки должно было хватить (а потом просто выбросить). Вечеринка прошла успешно: мы ели задубевшую картошку, стыренную еще в Жулыме, глотали сало, ломали зубы о копченую козлятину. После каждого тоста я твердил как заклинание: пить надо в меру. Люди соглашались. Парамон глубокомысленно кивал. А Степа вспомнил статью в умном журнале: ученые высчитали наконец – умеренное питье продлевает жизнь на 15–19 процентов. Больше всего в этой новости его восхитило число 19. Какая точность! Не 18, не 20, а именно 19. Утомленный скотчем, он выдрал пробку из «неопознанной» винной бутылки, сделал глоток… и выплюнул обратно. Начал жутко ругаться. Никогда он не пил вина, и чтобы еще раз прикоснулся к этой гадости! Изучив поблекшую этикетку, мы стали ему втолковывать, что «божоле нуво» – это молодое французское вино, и пить его нужно молодым; в последний же раз оно было молодым год назад, а теперь безнадежно состарилось, и лучше пить собственную мочу.