Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

– А почему именно «Слово о плъку»? – заинтересовался я.

– Ничего другого не нашёл, – смутился Анатолий Георгиевич и тут же с жаром добавил. – Мне кажется, на это была воля провидения. Оно указало мне подлинный текст. О богоизбранности «Слова» как документа свидетельствует его полная тайн судьба. Чего стоит одна причина гибели подлинника в огне Московского пожарища тысяча девятьсот двенадцатого года! На Русь тогда вторглись полчища Наполеона.

– Что-то припоминаю, – скромно промолвил я.

Он отвлёкся на минуту от своих эскапад и налил заварки. Терпеть не могу чай: последствия отсидки. Слава, например, не ест чёрный хлеб. Настоящей арестантской пищей – чифиром с чернягой – мы насытились по горло. Тесть, как на зло, отрезал от бухана изрядной толщины ломоть, намазал маслом и принялся уплетать за обе щёки. При этом он не переставал болтать. Крошки изо рта периодически вылетали на стол. Я незаметно отодвинулся, чтобы не испачкаться.

– Я стал читать текст. Восхищения он у меня сначала не вызвал по причине крайней нечитабельности. Честно признаюсь, Илья, литературные достоинства его остаются для меня загадкой до сих пор, зато я понял главное: этот текст несёт в себе закодированные пророчества, нужен был только математический ум, чтобы их раскрыть.

– Что же вы там обнаружили? – несмотря на нашу договорённость, я не смог преодолеть барьер отчуждения и продолжал обращаться к тестю на «вы».

– Много чего, – задумчиво улыбнулся Анатолий Георгиевич и долго жевал, с мечтательным выражением на лице. – Смотреть на проблему дешифровки следует шире, – сказал он после паузы. – Главное не что мне удалось найти, главное – как! Метод – вот ключ к решению специальной задачи филологии. Пользуясь моим способом, можно раскодировать скрытое послание в любой русской летописи.

– И как же вам это удалось? – спросил я наконец, что от меня и ожидалось.

– Поскольку объём «Слова» невелик, мне удалось достаточно быстро – в течении месяца – проработать его по равным буквенным промежуткам. Я вычленил столько знакомых слов, образуемых произвольными буквенными комбинациями! Но вот их сочетание оставалось неподдающимся анализу. Тогда я отбросил этот порочный путь и – вот в чём соль моего метода! – просеял «Слово» через неравные шаговые промежутки, подчиняющиеся, впрочем, строгой математической последовательности.

– Один умный еврей, – вставил я, – мой тёзка, Илья Рипс, который всю жизнь читал Тору и так, и эдак, вполне авторитетно утверждал, что найти в священных текстах можно только то слово, какое ищешь.

– Я это уже понял, – с гордостью, на какую способен лишь усердный работник, сказал тесть. – Но моё отличие от вашего тёзки, жившего, надо полагать, в средние века, в том, что я получил высшее образование в одном из лучших математических вузов страны. У меня в голове вычислительная машина! Я блестяще доказал, на что способна точная наука даже в таком тёмном деле, как толкование скрытого смысла. Проверить мои выводы можно с карандашом в руках, имея перед собой текст «Слова». Да и не только «Слова», а любого другого документа древности. Незначительные погрешности в виде отдельных неподходящих букв, которых в тексте пророчеств встречаются считанные единицы, я склонен придавать искажениям, допущенным при изготовлении копии по воле переписчика. Таким образом можно воссоздавать первоначальный словарный вид документа, возвращая тёмным местам утраченный смысл.

– Иными словами, пользуясь вашими уравнениями, возможно провести экспертизу достоверности текста: если пророчество написано без ошибок, значит документ подлинный?

– Да! – воскликнул Анатолий Георгиевич, подпрыгнув на табурете.

У меня начала болеть голова. Я вдруг понял, что некоторые виды психических заболеваний заразны.

– Из вашей посылки следует, что все древние тексты боговдохновенны.

– А как же, – ничтоже сумняшеся ответствовал обезумевший в умствованиях своих муж, – в прежние времена люди были значительно более открыты Богу.

Разубедить тестя не представлялось возможным, тут я откровенно пасовал. «Перед упрямой любовью к вымыслу здравый смысл бессилен».

– Тогда я бы вам порекомендовал исследовать старинный нравоучительный трактат «Колобок», в котором тоже можно найти немало сокрытых слов, – произнёс я даже без иронии.

На кухне инженера, читающего беллетризированное бытописание новгород-северского князя хитроумным каббалистическим способом, чувство юмора увядало.

– Ты выглядишь не очень здоровым, Илья, – перешёл на личности тесть. Должно быть, рекомендация перспективного текста не понравилась.

– Ну, так ведь и был отнюдь не на курорте, – вероятно, смотрелся я и вправду не ахти, а чувствовал себя ещё хуже. Организм изрядно поизносился за суматошную неделю. Болели голеностопы, саднили разодранные колени и почему-то ныл бок, должно быть, застудил в лесу. – Теперь я понимаю, каково приходилось нашим во время войны.

– Какой именно войны? – с ехидством интеллигента новой эпохи поинтересовался Анатолий Георгиевич.

– Великой Отечественной, – вздохнул я. – Впрочем, немцев я понимаю тоже.

– Ах, Великой Отечественной, – снова загорелся какой-то безумной идеей тесть. Накалённый энтузиазм не давал ему покоя. – Помнишь, я рассказывал о биочисле сто тридцать семь?

– Да, – безнадёжным тоном сказал я. – Макс Борн и всё такое.

– Так вот, насчёт Великой Отечественной, – он всё-таки дорвался до карандаша. – Война началась двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. – Анатолий Георгиевич выдвинул ящик стола, извлёк из-под засаленной поваренной книги не менее засаленную тетрадку, отыскал в конце чистый листок и написал: 22 06 1941 = 9 + 137 • 137 • (137 + 137). – А возглавляет грозный ряд девятка – цифра смерти!

– Всё это obscura reperta [38] , – я брезгливо пошевелил пальцем придвинутую ко мне тетрадь.

– Обскура? – напряг интеллект Анатолий Георгиевич, и я готов был поклясться, что он припоминает только рассказ «Камера обскура», ничего более созвучного в его голове не водилось.

– Так говорят о неясных, трудно постигаемых теориях, – подсказал я, чтобы он не мучался.

Тесть вскинул голову. Глаза его снова заблестели.

– Но ведь биочисло есть.

– Число есть, – признался я.

Кухонный каббалист собирался ещё что-то сказать и даже набрал в грудь воздух, как вдруг заклацкал замок и в прихожую вошли Валерия Львовна с Маринкой.

С ощутимым облегчением я отправился поприветствовать дам.

Тёща держала в руках объёмистый хрустящий свёрток.

– Мы тебе, Илья, спортивный костюм купили, чтобы дома носить, – сказала матрона, вручая мне пакет.

Тут я понял, что принят в действительные члены семьи.