Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

– Не торчать напротив окон. Не срать, не пить, не курить на открытом месте. Ходить только по узким улицам. Рыжий будет стараться тебя застрелить. Хотя теперь не знаю – Крейзи он завалил на дому. В квартире «афганку» нашли всю в крови. Купил где-нибудь в сэконд-хенде, чтобы не замазаться, чиканул по горлу и сбросил. У него ведь вата вместо мозгов; после армии совсем отморозился.

– А ты что будешь делать?

– Сам попробую на него поохотиться. Постараюсь найти его раньше, чем он меня. Это будет непросто. Рыжий дома сейчас не живёт.

Пухлый уже отслеживал его. И делать это начал сразу по возвращению из Синявы. Я представил, как он ходит кругами возле дома Рыжего, принюхивается, наводит справки. Высматривает следы. Готовится обезвредить . Богунов делает то же самое.

Получается незримая охота опытных следопутов, каждый из которых одновременно является дичью и ловчим. Два старых друга, которых испортила война. Жутко стало от этого противостояния.

– Он поселился где-то неподалёку от меня, – поделился я своими соображениями.

– Возможно, – сказал Пухлый.

– Ты Димону сообщил?

– Да. Он знает, – меланхолично бросил Пухлый.

Говорить больше стало не о чем.

– Ну что ж, до встречи, – подвёл я итог. – Будем предохраняться.

– Ауфидерзеен, – молвил Пухлый и отключился.

В компании нашей народу стремительно убавлялось.

– И вам всего доброго, Остап Прохорович, – помертвевшими губами промолвил я и повесил трубку.

Только что я разговаривал с воскресшим Стаценко. Вернее, для меня он был ожившим мертвецом. Повторилась история с проверочным звонком тестю, только мы с Остапом Прохоровичем поменялись местами. Я не ждал его услышать. Я думал, что он мёртв, но пронырливую номенклатурную породу оказалось не так-то просто уничтожить. Как он уцелел в прошиваемой бронебойными пулями машине было совершенно неясно. Вероятно, я всё же мазал, неравномерно распределял прицел: волновался и расстояние было большое. Зато теперь я знал, как чувствовал себя в магазине Рыжий – морда у него была, словно увидел призрак. Незаметно для себя, я очень сроднился с засадным снайпером, наверное, потому что избрал аналогичную стезю киллера. Вернее, она избрала меня.

«Сказавший „алеф“, должен сказать и „бет“», – как говорят наши друзья евреи. Между прочим, евреи, если судить по Библии и операциям Моссада, народ мстительный и гневный. Так почему я должен прощать сонму душегубов убийство моего родственника! Коли уж уподобляться Богунову, так уподобляться во всём. Например, в привычке доводить начатое дело до конца. В данном случае, до летального. Почему я должен… Никому я ничего не должен. Я свободный человек.

Тем не менее, следующее утро встретил в подвале дома на улице Тепеша. Отсюда хорошо просматривалась офисная дверь ЗАО «Резервы», в которую должен был войти арийский сикофант [43] . Одержимость смертной местью сковывала надёжнее любых оков. Я потел в полном облачении. К стене подвала был прислонён ПТР без сошек. У меня ещё оставался к нему патрон, который я решил использовать по назначению. Автоматический пистолет Стечкина был заткнут за пояс, чтобы, если я промахнусь из ружья, можно было без промедления продолжить стрельбу. Я жалел, что оставил у Славы «калашников». Однако, ставить друга в известность о продолжении войны не отваживался. Корефан привяжется с предложением помочь, отказаться от которого мне будет непросто. Помощь мне действительно нужна, но впутывать Славу в личные заморочки не позволяло элементарное чувство порядочности. Своё дерьмо я должен был разгребать сам.

Сикофант подъехал на серебристой «Ауди» к половине десятого. Его появление предварил секъюрити с рацией, толстый от бронежилета под пиджаком. Я оттянул крючок ударника и поставил ПТРД на боевой взвод. Мощный дульный тормоз лёг на подоконник. Из этой позиции стрелять придётся с рук и я не хотел раньше времени утомлять мышцы, чтобы в нужный момент мушка не дрожала. Ружьё весило больше пуда, долго держать его на весу попросту не представлялось возможным.

До офиса резервов было недалеко – метров двадцать. Идея садануть через подвальное окошко из ПТРД пришла мне вчера вечером и была немедленно воплощена в действительность. Мысль оказалась гениальной. Дверь подвала располагалась на другой стороне дома и моё отступление не могло быть замечено охраной.

О безопасности своей Остап Прохорович теперь заботился в величайшим тщанием. Стёкла на «аудишке» были заменены на тонированные, а выскочившие из передней и задней дверцы телохранители развернули похожие на чемоданчики компактные бронещиты, закрывая объект с обеих сторон. Но что такое их жалкие пластины супротив пули, способной поразить броню лёгкого танка! Я дождался, когда из машины появится пан Стаценко, вскинул ружьё и шмальнул сквозь бронещиты. Тяжеленный ПТРД вихлялся в руках, поэтому целиться пришлось по стволу. Но я не промахнулся. Щиты колыхнулись, Стаценко упал, а секъюрити с рацией, стоящего за ними, сбило с ног. Должно быть, пуля попала в бронежилет. Пластины и тушку стукача она пробила беспрепятственно. Я бросил ружьё и, оглушённый грохотом в тесном помещении, ринулся вон из подвала.

– Запомни, скотина, девиз следопыта: «Никто не забыт и ничто не забыто»! – прошипел я сквозь зубы, покидая пахнущий порохом и смертью район.

В это холодное утро Доспехи грели меня и я чувствовал, что на сей раз акция удалась.

Тёща с Маринкой явно догадывались о чём-то по моему виду. Разумеется, к ним я приехал, завернув предварительно к себе домой и немного отдышавшись после мокрухи. Ставить в известность Валерию Львовну о том, что её супруг отомщён, я не решился, но на душе у меня стало значительно легче; тёща тоже заметно приободрилась.

Вечером мне позвонил Пухлый.

– Есть новости, – сказал он. – Давай встретимся. Не хочу по телефону.

Вести Чачелов принёс скверные. Он едва не взорвал Рыжего. Но не взорвал всё-таки. Дело было так.

Возвращаясь с тусовки казачьей стражи, Вован заметил слежку, но вида не подал. Его дьявольская наблюдательность не подвела и на сей раз. Он заметил, как Богунов вошёл в его парадное.

Чачелов понял, что другого такого случая покончить с засадным гансом может не быть. Пухлый присел на скамеечку и раскрыл сумку. Оружие у него с собой было, но весьма специфичное – противопехотная мина, которую он носил показывать казакам. Впрочем, в руках Пухлого она легко превратилась в наступательное оружие.

Вставив в корпус толовый цилиндрик, Пухлый заклинил его щепкой, чтобы не выпал. Затем вытолкнул из запала предохранительную проволоку стержневой чекой, за кольцо которой уже был пристёгнут карабин с тросиком, и вомчал взрыватель в мину с другой стороны корпуса. На конце троса Вова сделал петлю и захлестнул вокруг запястья. Открыл дверь парадного и бросил свою приправу внутрь.