Владимир Угрюмов - Дикий

В комнате темень. Я вижу отлично. Койка со смятым одеялом, стол и кресло. В коридоре раздаются голоса. Что за голоса? Некогда слушать. Выскакиваю за дверь. Яркая лампа под потолком и картина в рамке посередине стены. Русская березка. Украинская березка. Неважно какая березка. Птица парит над деревом. Я — птица. Парю в коридоре полторы секунды. Слева вижу тупик, а справа метрах в двух от меня вижу тупые рожи, растерянные, но не без ненависти в заспанных глазах. Некогда считать их. Считаю. Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик… Злой беркут вылетел. Две уже секунды прошло. Много…

«Макар» с глушаком в руке. Пиф-паф, ой-е-ей! Что же вы падаете, падаете один за другим. И мозги у вас вдребезги. А поговорить?!

Пять уже бесконечных секунд проскочило в никуда прошедшего времени. А у меня еще дел невпроворот!

Перепрыгиваю через то, что вдребезги. В прыжке меняю обойму, вышибаю ногой дверь в комнату. Возле двери кресло. В кресле рожа. В лоб ему. Нет его больше. У окна возле второго кресла стоит еще один. В кресле что-то женское с белыми волосами. Смерть моя? С косой? Нет косы. Просто крашеная телка. У телки челюсть отвисла. Виси покуда!..

— Сколько вас тут? — спрашиваю у того, кто стоит.

Он смотрит не отрываясь на «макара», еле-еле выдавливает:

— Се-семь человек.

Вижу, что телка воздуха в легкие набрала и готова завизжать.

— Тихо! — приказываю. — Ни звука. Даже не дышать.

Она не дышит.

Спрашиваю у того, кто живой пока:

— Говори! Что собирались делать после разгрома офиса?

— Ни-ничего, — заикается живой. — Че-честно. М-мы сами испугались. Ха-атели ударить и тут… тут хотели…

— Что хотели?!

— Отсидеться.

— Спасибо, — говорю и нажимаю на курок.

Мозги… Осточертело мне смотреть на их кровавые мозги!

Девка закрывает лицо руками, но не дышит. Не кричит, не визжит, не просит ничего, никаких звуков. Правильная телка.

Рывком поднимаю ее с кресла и тащу к дверям. Держу ее за локоть, а свободной рукой выключаю свет. Приоткрываю входную дверь и слушаю улицу.

— Что со мной сделаете? — спрашивает крашеная.

— Что-нибудь, — отвечаю и лезу ей под юбку.

Юбка короткая, удобная. Под юбкой трикотаж всякий.

Стаскиваю, поворачиваю ее. Делаю ее. Она упирается руками во входную дверь. И уже начинает отвечать. Теперь ей не страшно. Теперь ей в самый раз. Кровь покойников и мозги вдребезги вокруг. Это для женщин самое главное. Кто побеждает, тот и берет самку. Это после яйца высиживать и птенцам — червячков. Сперва — побоище…

Делаю ее. Она разошлась, как двигатель внутреннего сгорания.

— Теперь можешь кричать, — разрешаю и продолжаю делать ее.

Она кричит, и я, чуть отклонившись, чтобы не измазаться, стреляю ей в затылок.

Так будет лучше для меня и для нее. Она ушла в бесконечный оргазм. Пусть там и останется.

Кладу ее аккуратно на пол и выпрыгиваю в окно. Дождя нет, есть звезды. Они мерцают неопределенно. Замираю на мгновение и крадусь к машинам. Тихо. Перебегаю к забору и слушаю улицу. Никого. Перебегаю обратно и стреляю в багажник ближней машины. Пусто. Стреляю в багажник другой машины. Есть! Достаю канистру с бензином и волоку ее к дому, обливаю по периметру, проливаю струйку на землю, выплескиваю остатки на машину. Роюсь в карманах и выхватываю спички. Чиркаю и бросаю. Спичка гаснет. «Море, море». Зажигаю еще одну и почти кладу на политую бензином землю. Огонь побежал…

Перепрыгиваю через забор и лечу по улице. За спиной рвутся бензобаки, и тут же по всему поселку начинают брехать собаки. Где они до этого были?!

По колдобинам возвращаюсь на трассу и несусь в противоположную от Харькова сторону. На большой развилке сворачиваю, долго еду, кружу, въезжаю в город с другой стороны. Салтовских нет больше, нет и не будет больше никогда…

Когда достаточно сил, чтобы подняться высоко, то усилия, потраченные на подъем, окупаются сторицей. Уже почти не заходит солнце, а если и заходит, то его место тут же занимает пронзительная луна. Уже не требуется никаких усилий на полет, следует лишь расправить крылья, тебя несет самого, и несет туда, куда ты только пожелаешь. Можно забыться, закрыть глаза, иногда лишь поглядывать вниз — там безмолвные моря и плоскогорья, равнины и реки людей. Тебя будет так нести и нести, пока ты не окажешься в зимней Африке. Тогда надо сложить крылья и падать, падать в озеро, а перед гладью воды лихо тормознуть, приводниться, оглядеть с гордой доброжелательностью соседей и поздороваться с розовым фламинго…

Валяюсь до вечера и устаю от этого. Заставляю себя подняться и долго ковыряюсь на кухне, пытаясь приготовить то ли поздний завтрак, то ли ранний ужин. Смотрю в окно — зима на носу. Ночью, похоже, подморозило. Значит, и сегодня будут заморозки. На небе ни облачка, на небе звездочки зажигаются, и луна полезла вверх из-за соседней крыши.

Звонит телефон. Поднимаю трубку и молчу на всякий случай.

— Алло! — слышу голос Светланы и отвечаю:

— Привет.

— Я тебе вчера звонила допоздна, но тебя не было.

— Ты, Света, не обижайся. Тут дел по бизнесу навалилось. Я буду занят еще несколько дней… Три дня. Давай через три дня встретимся.

Слышу в ее голосе разочарование, но она согласна встретиться и через три дня. На самом деле мне хочется знать наверняка — намотал я на конец что-нибудь или нет. В следующий раз пойду на убийство с пачкой презервативов.

Вечером смотрю телевизор и листаю книгу. В дверь звонят. Звонок условный — значит, свои. Открываю. Это парень, охранник Андрея и связной по совместительству. Он говорит, что появился человек от Анвера и привез пакет для меня. Забираю конверт, и парень уходит. Я иду на кухню и закуриваю. Конверт лежит передо мной, и я догадываюсь что в нем. Открывать не хочется. Только сейчас я понимаю, как устал. Тяжелая это все-таки работа — мозги вдребезги. Сигарета дымится в моих пальцах. Курить не хочется, ничего не хочется, хочется сидеть перед телевизором и смотреть передачу про местных фермеров, слушать про их проблемы с комбикормами, видеть телят и лошадей… Тушу сигарету и вскрываю пакет. Пакет? Конверт? Не знаю. Какая разница!

В конверте нахожу фотографию и подробную инструкцию. Некий человек из Днепропетровска повезет товар такого-то числа. Поезд — номер такой-то. Отправляется из Днепропетровска во столько-то… Да, Анверу продохнуть не дают, а он не дает мне. В письме нет никакой записки. Обычно Анвер писал по-приятельски что-нибудь от себя. Хотя это и вредит делу, но мне было бы приятно прочитать несколько строк про Крым, про Лику. Ведь Анвер много раз говорил, что я ему теперь как брат. Ну да ладно… Я все сделаю. Мы их, Анвер, всех замочим, всех порвем.

Не успеваю додумать. Звонит телефон. Это Леха со своих рисовых угодий.