Дмитрий Красько - Волк-одиночка

Я тихонько подкрался сзади и — негромко, но внушительно — опустил больничный квиток перед его носом на стол. Макарец вздрогнул от неожиданности и поднял голову.

— Не ждали? — ядовито осведомился я. — А я уже вот он.

— Привет, — настороженно сказал завгар.

— Вот справка, что я в больнице был, а не просто где-нибудь водку жрал. Больничный у меня еще на две недели. Но мне дико хочется узнать, что я буду делать, когда с него выйду.

— Поработаешь две недели и уволишься. А ты что думал?

— А у меня думалка атрофировалась. Я хотел на счет машины узнать. Будет машина?

Макарец вдруг ощетинился. Причина — неизвестна. Но результат я почувствовал на себе:

— Будет тебе машина, не переживай! На две недели я свою одолжу, не жалко. Все, свободен!

Ну, что тут скажешь?

Я испытывал невыносимые душевные терзания: какие-то голодающие борцы за полное равноправие всего между всеми взломали мое хранилище в подвале и поделились со мной моей картошкой. Не их вина, что дележка вышла нечестной — им клубни, мне — клеть, где эти клубни хранились. В общем, куда ни кинь — все клин. Нет мне в жизни счастья. Ни в личном плане, ни в производственном. Хотел сходить повоевать, так и с этим ничего путевого не вышло — на войне меня серьезно помяли, а в довесок, пока я гиб и совершал геройские подвиги, у меня сперли картошку!

Впрочем, в подвал я спустился вовсе не ради картошки. Я торопился распотрошить свой арсенал. Торопился, потому что чувствовал, что теряю непростительно много времени. А потеря времени — потеря инициативы. Чего я никак не хотел допустить. Но что делать, побороть себя не смог — по возвращении из гаража вдруг почувствовал, что свихнусь, если прямо сейчас, не откладывая ни секунды, не упаду спать — так вдруг заломило мышцы, которым я никак не давал нормально прийти в норму.

И, не долго думая, распластался на кровати, где провалялся никак не меньше пяти часов. А когда открыл глаза, за окном было уже темно, в природе опять настороженно похрустывало время охотников. И я снова почувствовал, что в груди зашевелился азарт — кого-то тропить, за кем-то гнаться, рвать чьи-то глотки, а потом жадно пожирать парное, пахнущее свежей кровью, жаркое, праведно добытое мясо. Короче говоря, во мне вдруг проснулся хищник, и его пробуждению не смогли помешать ни тупая ноющая боль в жилах, — слава Богу, значительно попритихшая, — ни то обстоятельство, что мой первый выход на охоту завершился, мягко говоря, неудачно. Зверь внутри жаждал реванша, и я не мог ему в этом отказать.

Вот почему я спустился в подвал, где и обнаружил снятую с петель дверь и опустошенную клеть. Хвала всевышнему, что кроме картошки я там ничего не хранил — имеется в виду, в открытом виде. Оружие было надежно спрятано — а точнее, закопано — в углу каморки. Скажите, какому вору придет в голову копать землю в только что обворованном помещении, даже не зная при этом, для какой, собственно, цели копать и что именно искать. Они и не стали этого делать, решив удовлетвориться картошкой. За что им мое сердечное мерси, хотя, если на чистоту, поймай я их на месте преступления — глаза повысасывал бы. Но это так, к слову.

Обильно ругаясь нехорошими словами, я поднялся обратно в свою квартиру — взять инструменты, чтобы отремонтировать выломанную дверь. Выкапывать ящик с оружием, когда любой хуцпан, которому приспичит сбегать в подвал, мог застать меня за этим занятием, не хотелось. А еще не хотелось, чтобы этот самый случайный хуцпан, опоздай он немного, увидел следы недавних раскопок, сунувшись в каморку с выломанной дверью. В общем, конспирация, конспирация и еще раз конспирация, как говорил недоброй памяти дедушка Ленин.

Впрочем, не смотря на матерщину и другие чертыхания, с задачей я справился быстро. Во-первых, руки у меня, чтобы не перехвалить, золотые и растут из нужного места, а во-вторых, дверь была попорчена не особенно сильно. Ее достаточно аккуратно сняли с петель, поддев снизу ломиком, так что покореженными оказались только скобы замка. Покряхтев и попотев, я, хоть и не без труда, сумел придать им почти первоначальную форму, навесил дверь на прежнее место и, как белый человек, открыл ее и вошел в комору.

Совсем другое дело. По моему глубокому убеждению, проникать внутрь, выворачивая двери хоть ломиком, хоть тротилом — жлобство. Война — войной, а двери — святое. Если уж очень захотелось, то на каждый замок существует ключ, а если замок чужой — отмычка. Но ломать дверь — это, извините, перебор. Этак можно черт знает до чего докатиться.

Запершись изнутри, я привесил к потолку фонарь и, вооружившись детским металлическим совочком — другого у меня, можете начинать смеяться, не было, — принялся ковырять землю. Очень неудобно было пластать твердый глинистый грунт подвала этим инструментом. Я потел, надрывался нервами и душой, но копал. А что делать?

Но откопать запасец — это только полдела. Другая половина тоже была не из легких — выбрать, что мне может понадобиться в данный момент. Устройства для лишения гомо сапиенса жизни тускло поблескивали в ящике из-под авиационных снарядов, который я за бутылку коньяку выменял у какого-то летчика, и призывали меня шевелить мозгами. Чем я, собственно, и занимался.

Первым делом я отмел гранаты. Честно говоря, вообще не понимаю, зачем я их купил — штурмовать доты и дзоты не собирался за отсутствием оных, в тайгу ходить да фауну глушить тоже пока желания не возникало. Скорее всего, меня подкупила невысокая цена — по сто пятьдесят рублей за штуку. Кавказец, который продавал их, синевато блестя нижней недобритой челюстью, по секрету сообщил, что его дедушка, ветеран войны и труда, буквально этими самыми гранатами штурмовал Рейхстаг. Я кавказцу не вполне поверил, но гранаты прикупил. Шесть штук. Просто так. На всякий случай. Вдруг все-таки на рыбалку приспичит.

За гранатами последовал автомат. Калашников, конечно, мужик хороший, но если я начну бродить по городу с его изобретением наперевес, боюсь, буду неверно понят обычными гражданами и прочими органами безопасности. А спрятать АК под полу куртки было затруднительно — параметры не совпадали.

Оставались только пистолеты. Хороший набор, предмет моей скрытой гордости — две «Беретты», три «Маузера» разных моделей, ТТ и «Вальтер». И еще несколько коллекционных экземпляров, из которых стреляли еще легионеры Гая Юлиевича Цезаря. За такие любой музей, не задумываясь, выложит приличную пачку баксов, да еще и рублей сверху накрошит. Другое дело, что в работу они, престарелые, уже не годились — годы не позволяли. Стрелять — стреляли. Но большей частью совсем не туда, куда хотел стрелок.

Поэтому я выбрал относительно свежую «Беретту», которую солнечные и разговорчивые макаронники сделали в тот год, когда я в десятый раз отмечал свой День рождения. А что — дальность стрельбы приличная, количество зарядов — пятнадцать, что вполне удовлетворит любого, даже самого привередливого противника.