Дмитрий Красько - Волк-одиночка

Завершив таким образом свои тяжкие раздумья, я закрыл ящик, присыпал его землей, но утрамбовывать не стал — мало ли. Вдруг опять понадобится занырнуть в него. Снова ковырять слежавшуюся землю детским совочком не улыбалось. А вероятность того, что свежевскопанный участок вдруг обнаружат какие-то залетные, меня теперь — после того, как я починил дверь — мало смущала. Честные посетители подвала в запертую комору ломиться не будут, а те, что будут, вряд ли снова выберут мою — сами же ее недавно обчистили.

Только вот картошку было жалко. Голодающих воров — нет, а картошку — жалко. Я, может быть, впервые в жизни попытался быть хозяйственным мужиком, купил на зиму целых семь ее мешков. А эти сволочи — и не лень им было надрываться — всю сперли. Обрекли меня на голодное существование. Подонки.

Хотя, в общем, хрен с ней, с картошкой. Надо будет — еще куплю. Даже восемь мешков. Как только получу расчет. Только до этого надо еще дожить — впереди было целых две недели больничного и еще столько же — отработки до увольнения. А на десерт имелась борьба гигантов — меня и Камены, которому я всеми фибрами и другими деталями организма желал отомстить за смерть Четырехглазого.

А посему засунул «Беретту» сзади за пояс брюк и снова пошел на войну. Запер дверь на замок и выбрался из подвала на свет божий. Впереди маячила заманчивая перспектива азартной охоты, и я чувствовал себя на взводе — даже не смотря на то, что был далеко не в лучшей форме, к тому же в предыдущей охоте оказался совсем не на высоте. Но я ведь азартный парень, пропустив один гол, бегу вперед, чтобы забить два-три-четыре. Правда, при такой философии имеет место нехилая возможность получить столько же в свои ворота, но это уже другой вопрос. Как говорится, кто не рискует, тот не пьет. А кто пьет, тот все равно рискует. Заработать, к примеру, цирроз печени. Потому что все в мире уравновешенно. К чему я это — сами думайте.

В общем, из подвала я вышел совсем не таким, каким туда спускался. Не больным и никчемным, а, как бы это сказать, вооруженным и несколько даже опасным. Но, не смотря на это, пошел не к Камене — отстреливать ему со вполне понятным садистским наслаждением различные части туловища, — а домой. Потому что почувствовал настоятельную необходимость проглотить пяток яиц и запить их чашкой крепкого кофе. Где вы, натурально, видели героя, который совершает подвиги на голодный желудок? Нифига таких нету, все это сказки Арины Родионовны.

И только выполнив обязательства перед собственным пищеводом, я выбрался на улицу с окончательным намерением расхлебать кашу, заваренную мной пару дней назад. Шеф-повар, понимаешь.

Улица была темна и туманна, но совсем не пуста. Погода, не смотря на сырость и близкий ноябрь, была на удивление теплой. А потому парочки, в сезон дождей и прочего ненастья отсиживавшиеся по домам, выбрались на улицу и теперь вовсю обнимались, целовались и вообще вели себя, как в крутом порно, стараясь наверстать упущенное. Я в эту картину ну никак не вписывался. Как танк на полотне мариниста — веяло чем-то неуловимо лишним.

Хотя, если разобраться, я вовсе не старался примазаться к ненормальному племени влюбленных. Ни с поцелуями к ним не лез, ни с объятиями. Просто шел себе, и шел мимо, гордо неся восьмидесятикилограммовое тельце на все еще плохо гнущихся ногах. Пока было их время — часиков этак до одиннадцати. Позже на этих самых скамейках если и будет происходить какая любовь, то только за деньги. Но и та будет редкостью. После одиннадцати в город придет время Большой Охоты. Мое время, в котором я не буду чувствовать себя третьим-лишним.

Странно, правда? Я по жизни — раньше — был совсем не кровожаден. Нет, не так. Кровожадность — неверное слово, у меня и сейчас таковой нет. Просто раньше я был более спокоен, более великодушен, прощая порой такие поступки, за которые сейчас не раздумывая полез бы в драку. И это при том, что психологи в один голос утверждают — с возрастом человек становится более степенным. У меня, им в пику, ничего похожего не приключилось. Даже наоборот — я стал куда более импульсивным. Нервы, знаете ли, ни к черту.

Вот до чего довела дурацкая, суматошная жизнь в лихую эпоху перемен простого парня, который в пятнадцать лет — был такой случай — три часа не мог решиться отрубить голову обыкновенной курице. Я стал таким, какой я есть, за время работы в хваленом — чтоб ему кошмарные сны каждую ночь снились — третьем таксопарке. После многочисленных ночных и дневных поползновений на меня, как владельца машины и некоторой — часто мизерной — суммы денег. После того, как мне проломили череп (слава богу, слегка и не задев при этом мозг), вышибли в разное время в разных местах несколько зубов, прострелили определенное количество мышц и переломали совершенно неопределенное количество костей. В общем, работенка была та еще. И кадром я на ней стал тем еще. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Или еще лучше: с волками жить — по волчьи выть. И я выл. Фигурально выражаясь.

Я, между нами, девочками, говоря, мог бы и не служить в армии. Жалеть, конечно, не жалею — все-таки элитное подразделение, секретное, и все такое. Отцы-командиры — народ умелый, хоть и грубый. Но я не к тому. Большую часть того, что дала мне служба в этом подразделении, я вполне мог освоить, пребывая в гражданском состоянии таксиста. Например, использовать многие виды легкого и не очень стрелкового оружия. Да чего там скромничать — я мог бы прочитать курс лекций юным ленинцам в плане конспирации и подпольной борьбы со всякого рода нежелательными элементами, провести курс молодого бойца среди подрастающего поколения американских коммандос. В общем, в данный момент я мог почти все в пределах города. В разумных, конечно, пределах. Пойти с шашкой на танк или с кистенем на гаубицу я бы не решился. Потому что человек не наглый. Мне чужого не надо.

Но и свое за здорово живешь я отдавать не собирался. А потому шел сейчас, хромая на обе ноги, руки и голову, в сторону молочного комбината. Там, я так думал, находится человек, которого родные и близкие кличут Каменой, и который есть мозг одного очень нехорошего предприятия с отчетливым криминальным запахом.

Я знаю кучу древнерусских пословиц и поговорок, среди которых есть и такая: «Рыба гниет с головы». Умная пословица. Как старый кулинар, я мог себе представить, что, сколько не кромсай в этом случае хвост, суп из головы все равно получится хреновый. А потому решил, что правильнее будет рубануть ее самое — и выбросить. Чтобы не воняла лишнего.

Задумано было более, чем круто — прийти к одному из полукриминальных воротил и спровадить его в места, богатые дичью, где бродит Маниту. Со стороны, наверное, могло показаться, что грузовик таки сильно пожамкал мне голову, и мой мозг по этому поводу стал мозгом круглого отличника, который свихнулся, выучив назубок полный курс высшей математики. Но это только со стороны. Я ведь уже побывал в здании молочки и видел его изнутри. Я мог составить впечатление и об охране Камены, которая, к слову сказать, не впечатляла, и о том, как можно с наименьшими потерями добраться до вожделенного тела, лелея в душе мечту поместить это тело в красивый — строгостью своих линий — деревянный ящик.