Дмитрий Красько - Хозяин

— Видишь, и кореша тебе советуют деньги брать, — заметил Кар.

— Дурак ты, — ответил я. — Если думаешь, что я поверю, будто ты мне спокойной жизни дашь, то ты — дурак. Все равно ведь завалить попробуешь.

— Если у меня будет нож, то на хрен ты мне нужен?

— На хрен — не нужен. Просто для поддержания престижу. Ты ведь меня уже пару раз пытался достать.

— Ну, чувак! — он развел руки в очень красноречивом жесте — мол, извиняй. — Кто старое помянет, тому, как говорится… Да и повод у меня был веский, сам понимаешь.

— А сейчас твои орлы внизу просто так с автоматами наизготовку стояли? — перебил я. — Нет, Кар. Ты сразу решил, что живыми нас сюда даже не впустишь. А про «выпустить» — я вообще молчу. Ты ведь не знал, что твои уроды еще и дебилами окажутся.

Лицо Кара постепенно стало каменным. Он понял, что попытка договориться безнадежно провалилась. И открывающаяся вследствие этого перспектива радостной ему не казалась. Поэтому спросил тусклым голосом:

— И что ты сейчас делать собираешься? Ты ведь меня не убьешь, а? Ты ведь не убивец, а простой таксист, верно?

— Нет, — я медленно покачал головой. — Я не простой таксист. Я очень хороший таксист. И кто тебе сказал, что таксист не может быть убивцем? Тем более, когда вопрос ребром: либо ты — меня, либо я — тебя? Ты забыл одну маленькую, но очень вонючую деталь, Кар. Между нами — смерть Бэка. Так что какая может быть торговля ножиками?

— Да-а, — задумчиво протянул он. — Недооценил я тебя, фрайер. Мне бы, дураку, просечь мазу, еще когда ты Желтого на стволы развел. А когда ты еврея завалил — вообще все понятно стало. Только я, дурак, ни хрена не понял. Зря ты, кстати, «Крузак» спалил. Он сто пятьдесят кусков стоил. Новый совсем, не надеванный ни разу. Муха не сидела. Жалко.

— А человека, которого вместо себя подставил — не жалко? — я вынул из заднего кармана бумажник Штейнмана и бросил его в сторону Кара.

— А я ему бабки за риск мослал. И бабки нехилые. Вот он их и отработал. А честно скажи — ты ведь его со мной, как живого попутал, да? Ведь похож был?

— Не хочу тебя расстраивать, только я, когда его увидел, твоим портретом насладиться еще не успел. Если бы мне в тот момент ткнули пальцем в черного негра и сказали, что он — это ты, я бы поверил.

— Да, — вздохнул Кар. — Лоханулся я. Евреем можно было и не рисковать.

— Однозначно. Лучше бы этого барбоса лысого, — я обернулся и кивнул на наколотого, — послал. Все равно он урод, дебил и толку от него никакого нет.

— Тоже не вариант. Ты его уже видел. А с евреем мог бы и договориться, — Кар осклабился. — Все-таки, одной нации люди.

— Я не еврей, — возразил я. — Просто меня в детстве к логопеду не водили.

— Не понял. Ты же сам сказал, что на Привозе торговать учился.

— Не торговать, а торговаться. Я тебе наврал про Привоз. Я к Одессе вообще ближе, чем на тысячу километров, не приближался. Я люблю врать. Ладно, замяли. Все равно двойник тебе больше не понадобится. Зачем ты Бэка убил?

— Да какая разница? — отмахнулся Кар. — Не только из-за ножа, чтобы тебя совесть не мучила. Я его хотел как-то на пару клиентов подписать, а он не подписался. Он меня по бороде пустил. А я не лох, чтобы меня по бороде пускали. Да и Борю он зря завалил. Боря — кореш. Ладно, хорош воздух перемалывать. Собрался мочить — так мочи. Или слабо безоружного?

И он победно усмехнулся.

Я смерил его оценивающим взглядом. Сытый и самоуверенный. Даже в такой ситуации. Самообладание — отменное, за одно это его можно было уважать. А мне как-то не уважалось. Даже странно.

— Знаешь, — проговорил я. — С меня когда лейтенантские погоны содрали и из армии выперли, подписку взяли. Мол, не должен ты, бывший диверсант Мешковский, никому рассказывать, в каких частях воинский долг Родине отдавал. Аж двадцать лет не должен. Иначе — враг государства и расстрел через повешение. На месте и без права апелляции. Хочешь, я нарушу подписку и расскажу тебе все? Мне без разницы, я ведь ничем не рискую. Потому что дальше тебя информация не пойдет. Ты же никому ничего не расскажешь. Покойники никогда никому ничего не рассказывают.

Кар снова окаменел лицом. И даже слегка побледнел. Сидел и, не отрываясь, разглядывал меня. Ноги — на пуфике, в руке — чашка остывшего чая, о котором он уже забыл.

— А ты страшный тип оказывается, да? — наконец спросил он. Я пожал плечами — мол, думай, как хочешь.

Может быть, я расслабился. Долгие разговоры — они, знаете ли, способствуют. Я давно это знал, но иногда забываешь и о таких элементарных вещах.

А Кар не забыл. Напротив, очень даже ловко сумел воспользоваться случаем. Сперва в мою сторону отправился пуфик, от которого я увернулся, кувыркнувшись влево, но следом прилетела кружка с чаем — о которой он, получается, и не забывал вовсе — и пребольно стукнула меня по лбу. Будь я профессор математики, то все теоремы-аксиомы забыл бы, мамой клянусь.

Пока я приходил в себя, усваивая изменения в окружающей среде, Кар сорвался с диванчика и поскакал в сторону соседней комнаты. Я пару раз бабахнул вслед для острастки, но, разумеется, промазал — после кружки в голову это неудивительно.

Между тем все заклокотало и у лифта. Пленные охранники предприняли попытку государственного переворота, и наколотый даже умудрился засандолить Комику ногой по яйцам — страшная месть за серию пинков, полученных на первом этаже.

Положение спас Ян, который, в отличие как от Комика, так и от меня, расслабляться не любил. Ну, прибалт, педант и прочее. Таксеры-то в курсе об этих его странностях, а вот Каровские пацаны о них не знали. Ян так и простоял весь разговор — ноги на ширине плеч, в вытянутых руках — «Маузер». Он терпеливо ждал своего звездного часа — и дождался. «Маузер» трижды рявкнул, заставив побледнеть от зависти крейсер «Аврору», и наколотый с одним из своим подручных повалились на пол. Третий быстро вжался спиной в стену и поднял руки.

Пока Литовец отбрасывал ногой пистолеты, вывалившиеся из рук Комика, я рванул за Каром. В душе была досада на себя и еще ощущение, что безнадежно опоздал. Но попробовать успеть не мешало, и я попробовал.

Предчувствие меня не обмануло. Окно в соседней комнате было распахнуто. Подбежав к нему, я увидел внизу бассейн и плавающий по поверхности воды халат. Кара в халате не было. Кар, в одних трусах, яростно прорывался через зеленую изгородь. Изранился, наверное, как лось во время гона, но жажда жизни заставляла переть вперед. А когда я выстрелил — на всякий случай — ему вслед, он восхитительным кульбитом перемахнул через стриженные деревца и скрылся в ночи. Я сплюнул вниз, на халат, и побрел обратно.

— Ушел, — сообщил я парням, появившись в зале. — Быстро бегает — пулей хрен догонишь.