Дмитрий Красько - Сопроводитель

— Почему в какой-то? — оскорбился я. — Я когда-нибудь влезал в «какой-то» хипеш? Всегда — в определенный.

— Не барагозь! — остановил он меня. — Я к чему: выходит, я тебя тут пасу?

— Ну, натурально, так и получается, — согласился я. — Я вот даже поинтересоваться хотел: тебе-то я что сделал?

— Да ничего ты мне не сделал! — Генаха кинул книгу комиксов на заднее сиденье, даже не обернувшись посмотреть, как она упала, и в сердцах ударил ладонями по баранке: — Если б знал, ни за что бы не подписался. Но я же не думал, что ты опять сюда перебрался, думал — просто совпадалово. Ну, знаешь, всякое бывает. А этот кант подкатил, сказал только — надо одного плохого выцепить, но мне даже мараться не придется: просто водила. Ну, я и думаю: а чего соседу не помочь? Тем более за бабки. Он хоть к нам и переехал недавно, но человек солидный, сотовый имеет, болт на пальце, цепь золотая.

— Нормально, — кивнул я. — Такому доверять можно.

— Да пошел ты! — отмахнулся Генаха. — Он вообще чувак при солидоле — говорят, в «белом доме» работает. Не врут, в натуре — за ним каждый день лайба с областными номерами заезжает, сам видел.

— Сосед, значит? — уточнил я.

— Ну да, — кивнул Генаха. — Полтора месяца назад переехал. Скупил на первом этаже сразу три квартиры, в одной офис сделал, в двух других живет. Ну, говорю, при солидоле человек.

— Ну, а дальше что?

— А что дальше? Приехали сюда, эти двое мне говорят: сиди в машине. Если до вечера никого не будет, уезжаем. Другая смена заступает. А завтра по новой. И ушли. А я тут торчу.

— Да я не про это, — поморщился я. — Что дальше делать будем? Мы же с тобой вроде как и друзья старые, а вот в разных лагерях оказались.

— А я ведь и ударить могу, — спокойно сообщил Генаха. — Мы с тобой, Мишок, врагами, думаю, никогда не будем. Ну, было дело, грызлись помалу. Ну, так ведь по-корефански, не всерьез. А сейчас, думаю, вместе поработаем. Если ты не против.

— Таки нет, не против. Твои полголовы да мои полторы — это аккурат две получается, так?

Генаха усмехнулся. Его тощее лицо стало круглым, как Луна, подбородок выдвинулся еще дальше вперед. Почесав свою дохлую волосатую грудь клешнястой пятерней, он сказал:

— Мишок, елы-палы, если ты думаешь, что за полгода, что тебя уволили, я по твоим хохмам соскучился, то ты ошибаешься. В таксопарке, конечно, народ тормошить некому, зато все нормально дышат.

— А при мне что, дышали ненормально? — удивился я. — Не теми отверстиями? Да ты меня обмануть хочешь, натурально. Кончай этих глупостей, пошли лучше мой дом, мою крепость от захватчиков освобождать.

— Пошли, — согласился он и, выудив из бардачка какой-то старый «Наган», из которого никуда, даже если очень захочешь, не попадешь, — разве что в милицию за хранение огнестрельного оружия, — засунул его себе за пояс. Спереди, в отличие от меня.

— Вооружили? — поинтересовался я.

— Ну, — кивнул он. — Сказали, что ты прежнего водилу зверски изуродовал, так что мне посоветовали отстреливаться в случае чего.

— Ну, так отстреливайся, — усмехнулся я.

— Да пошел ты, — традиционно отмахнулся он, выбираясь. — Дурак.

— Нет, ты погоди! — заорал я ему вслед. — Ты скажи: у тебя куртка какая есть с собой? Должна быть, я же знаю, что ты холода боишься, а сегодня погода хреновая.

— Ничего я не боюсь! — храбро возразил Генаха. — На заднем стекле куртка.

Я, с трудом дотянувшись, взял его шкуру и тоже вылез наружу. Там, одевшись, махнул рукой в сторону своей машины:

— Туда.

— А там чего? — спросил он.

— А там и увидишь, — я подошел к машине, залез внутрь, откинул заднее сиденье и достал автомат. Генаха присвистнул:

— Ну, ты силен! Слушай, Мишок, как это у тебя получается: влезаешь в какую-нибудь заварушку — и обязательно с автоматом? Тебя грохнут, а ты, наверное, у меня в памяти так и останешься — человек с автоматом.

— Это, Генаха, не я такой, — философски пояснил я. — Это жизнь такая. Оружия-то на руках у народа сколько — после Афгана, Чечни, приднестровий разных. Но если б ты знал, сколько мне до автомата со всякой дрянью приходится бегать, ты бы мне посочувствовал… Кстати, о птичках — а когда это ты меня в последний раз с автоматом видел?!

— А я что — помню, что ли? — слегка сконфузился он.

— Эх ты! А еще меня балаболом обзывал.

— Но ведь видел же!

Я отмахнулся, отстегнул приклад, оставил его под сиденьем, а железо спрятал под куртку. Теперь можно было трудиться, обороняться и заниматься прочими полезными вещами. Я был готов буквально ко всему.

Похожие на двух бомжей, только что выбравшихся с помойки (Кавалерист за своей внешностью никогда особенно не следил, а я в последние дни несколько подзапустился), мы вошли сперва во двор, потом в подъезд и, наконец, поднялись к квартире. Только там я вспомнил, что мумифицированный вчера ограбил меня на ключи меня ограбил. По крайней мере, на ключ от квартиры. Это было неприятное воспоминание, но, как ни жаль, выход просматривался только один: ломать дверь. Звонить и сообщать засевшим в засаде парням, что вернулся хозяин, было глупо. Где гарантия, что хозяин им нужен? Я имею в виду — живой и здоровый?

Я жестом показал Генахе: в сторону! Он послушался, прижался спиной к стене слева от двери, а я, разогнавшись чуть не от самой квартиры напротив, нанес в район замка боковой удар ногой. Красивый удар. Дверь у меня крепкая, но перед такой красотой и она не устояла.

Впрочем, я тоже. Дверь распахнулась, и я ввалился в прихожую. Слава Богу, головой об интерьер стучаться при этом не стал. Даже сохранил ясность мысли, хоть и оказался на полу.

Зато Генаха, как настоящий ковбой, показал себя с лучшей стороны. Ворвавшись в квартиру следом за мной, он, ловко перебирая кривыми — от природы, а не от постоянных скачек — ногами, проскакал в кухню, оттуда — в спальню, затем — в зал, и все это за те недолгие секунды, что я поднимался с пола. На каком-нибудь знатном дерби за такую иноходь ему непременно дали бы главный приз, но здесь было не дерби, и ему дали только стулом по голове.

Стул сломался, но Генахе этого оказалось достаточно — он растянулся на полу. Я всегда говорил, что торопиться глупо. А Кавалерист меня никогда не слушал, считая, что я только языком треплю.

Но неторопливость — это именно то, что отличало меня от Генахи в данный момент. И именно то, что изрядно помогло мне. Потому что, едва Кавалерист рухнул под неудержимым натиском стула, я спрятался за вешалку, прижался к стене и, проделав тоннельчик промеж дожидавшимися зимы тулупами, стал наблюдать за происходящим.

А посмотреть было на что. Послушать тоже. Сперва в прямоугольнике двери нарисовался тип, которого я раньше не видел. Он склонился над телом, отодвинул обломки, перевернул его и заметил: