Дмитрий Красько - Сопроводитель

Генаха обернулся и рассмотрел обломки стула, которые я не успел убрать. Потом ему на глаза попалась парочка сторожей.

— Справился?

— Угу, — кивнул я, высунув от усердия язык. — Дурные какие-то попались. Головой обо что попало стукаются, сознание пачками теряют.

— Понятно, — кивнул Генаха. — Тебе там помочь?

— Да не стоит, — отказался я. — Тут всего пара шурупов осталась. У тебя как, башка сильно болит?

— Не то, чтобы болит, — неуверенно проговорил Генаха, снова ощупав пятую конечность. — Кость, все-таки. Только онемела как-то. Ничего, повоевать еще сгожусь.

Он развернулся и скрылся в комнате. Я, в полном одиночестве, зато без помех, завершил свою работу и последовал за ним. Кавалерист сидел на карачках перед пленниками и внимательно рассматривал их. Я залюбовался. Прямо рабовладелец древнеримский на рынке товар выбирает.

— Ты им в зубы загляни, — не удержался я от совета.

— А нахрен? — удивился он.

— А у которого они больше, тот жрет лучше. А раз жрет лучше, то и вкалывать больше будет.

Генаха секунд двадцать соображал, потом усмехнулся, покачал головой и изрек:

— Вот сколько я тебя, Мишок, не видел, а умнее ты не стал. Такой же дурной. Спорю, что уже не поумнеешь. Это — до конца.

— Аминь, — кивнул я. — Горбатого лопата исправит. Они как, признаков жизни еще не проявляют?

— Да незаметно.

— Как считаешь, может, их водой полить? Холодной, там. Или кипяточком.

— Кипяточком не стоит, — резонно возразил Кавалерист. — Громко получится. А вот холодной можно попробовать. Мне же помогло.

— Так у тебя же кость, — как бы промежду прочим заметил я. — А у людей мозги. — И, не дожидаясь его матерной реакции, отправился в кухню. На сей раз смачивать тряпочку не стал. Набрал полный графин холодной воды и пошел назад. Генаха сидел перед ними все в той же позе патриция-созерцателя. Я встал рядом и тоненькой струйкой принялся смачивать волосяной покров пленников. Брызги попали в Кавалериста, и тот, буркнув себе что-то под нос, резво отскочил в сторону.

Первым я начал поливать академика. Он же, соответственно, первым и замотал головой, протестуя против насильственных водных процедур. Не дожидаясь, пока пленник окончательно придет в чувство, я принялся за гнилозубого. Конечно, можно было для начала ограничиться и одним собеседником, но я рассчитывал, что узнаю несколько больше, если оживлю обоих. Хотя, по совести, особого обилия информации от них ждать все равно не приходилось — сам знал, пожалуй, больше чем они, вместе взятые. Но кое-какие вопросы на языке все-таки вертелись, вот я и старался, чтобы поиметь возможность задать их.

Когда активной жизненной единицей, вслед за академиком, себя осознал и гнилозубый, я прекратил водопад на их головы и присел на корточки на то самое место, где прежде сидел Кавалерист. И, пока он, перебравшийся на диван, чесал свой редковолосый онемевший череп, начал беседу:

— Вы это, ребята… Вы на меня не обижайтесь. Я же на вас не обижаюсь, правда? А я мог бы — хотя бы за то, что вы на моем диване без моего разрешения черт знает чем занимались. Я, в конце концов, хозяин или где? А этот, — я ткнул пальцем в гнилозубого, — вообще тут «Ромео и Джульетту» читать начал, бесстыдник. А еще раньше стрелял. В меня или нет — не знаю, но рядом. Мне есть причина обижаться? Я таки думаю, что да. Но я вам все эти шалости бесплатно прощаю. Только небольшой гешефт с них поиметь хочу. И я не спрашиваю вас, согласны вы или нет — у вас, натурально, выбора нетути. Если начнете выкаблучиваться, перейду к крутым мерам — привяжу к дивану и скипидару в задницу налью. Вы не поверите, но в душе я кровожадный зверь. В общем, если сейчас и здесь у нас ничего не получится, то вы оба у меня получите. Я доходчиво намекаю?

— Да, — за двоих ответил академик и передернул кадык на горле. Вниз, вверх. Словно затвор. Так забавно, как шило в задницу. Испугался, наверное.

— Тогда поехали. Вопрос первый: в каком году немцы пачками тонули на Чудском озере?

— Чего? — удивился он.

— Пардон, — извинился я, — дикий. Это из другой книжки. А, вот. Вспомнил. Вы знаете хуцпана, который нанял Генаху? — и, на всякий случай, если вдруг не успели познакомиться, показал большим пальцем за спину.

— Водолаз его и нанял, кто ж еще, — сказал гнилозубый.

— Садись, — похвалил я. — Пять. А знаете ли вы, дети, где сейчас находится этот самый Водолаз?

— В офисе, — снова ответил гнилозубый. В школе, наверное, он был зубрилой, на этом зубами и пострадал. Подлизывался к учителям и тянул на уроках руку, стараясь заработать оценку «отлично». В детстве я не любил таких, а сейчас ничего, рвение педика с гнилыми зубами пришлось мне по душе. — Где ж ему еще быть. Он в «белом доме» редко бывает, только когда на совещания вызывают. А так все время в своем офисе сидит. На связи.

— Что, так-таки и торчит возле телефона? — не поверил я. — Один-одинешенек? Да он же с тоски сдохнет! Я понимаю, что я — это редкостное развлекалово. Но я ведь не каждый день случаюсь.

— Не один он сидит. Я же сказал, что там офис. Бухгалтеры, директора, администрация, еще разная шушера.

— Ни хера не понял, — честно сказал я. — У него что, официальная контора? Нашим же чиновникам запрещено бизнес иметь?

— Ты дурак, да? — спросил гнилозубый и заработал легкую зуботычину. За него вступился академик:

— Да когда они на это внимание обращали? Ты как с Луны свалился. Перепишут фирму на родственников и продолжают макли крутить.

Я слегка призадумался, обсасывая полученную информацию. Потом, согласившись, кивнул:

— Бухгалтера, администрация, шушера… А еще чем-нибудь порадуете?

— Ну, и двое этих педрил с ним, понятно, — снова вступил в разговор гнилозубый. Нет, ну прирожденный стукач. Мне он все больше нравился. Хотя по виду — так и сам стопроцентный педрило.

— Непонятно, — я все-таки сумел отодвинуть его, прошу прощения, педрилость на задний план, сконцентрировавшись на двух других, мне пока неизвестных: — Каких таких педрил?

— Он что, тебя в одиночку здесь замочить пытался? — гнилозубый прищурился, намекая, что я идиот, и на сей раз я поставил ему щелбан:

— Не хами. Веди себя прилично. Здесь благородное общество, не суди по внешнему виду. Нет, он ко мне не один наведался. Их было трое.

— Один здоровый, а второй маленький, сухой? — Я кивнул. Хотя, возможно, мумифицированный и обмочился в финале, но под понятие «сухой» он все равно подходил. — Вот это и есть педики. Дружки и телохранители. Хотя ему телохранители не нужны. Сам бык здоровый.

— А чтой-то ты разговорчивый? — я подозрительно уставился на него. — Уж не лапшу ли ты мне на уши пригоршнями вешаешь?

— А мне смысл какой? — удивился гнилозубый. — Мы не на него работаем, а на Репу. Ему просто по дружбе помочь согласились.