Лев Пучков - Испытание киллера

В глубине сквера, на одинокой скамейке, сидел мужик лет сорок пяти, облаченный в деловой костюм хорошего пошива. Он методично лузгал фисташки из пакета и просматривал „Новую Неделю“.

Плечистые с ходу подобрались с разных сторон от лавки, метрах в пятнадцати, а я сел рядом с мужиком и агрессивно поинтересовался:

— Ну и?..

— Здравствуй, Эммануил, — добродушно улыбнулся мужик, протягивая мне руку, — давненько не общались.

Посомневавшись самую малость, я пожал предложенную руку и вспомнил, что два года назад имел счастье общаться с этим товарищем. Только в тот раз я его не видел. В тот раз ПРОФСОЮЗ не пожелал явить мне личину одного из своих управленцев. Сейчас, значит, сподобился! Очень приятно.

— Это вы меня вербовали? — уточнил я. — Ну, помните, там, в комнате… А?

— Мы, — подтвердил дядька. — Можешь звать меня Петровичем. Для удобства общения. Итак — чего ты хочешь, мой ласковый? Сформулировать можешь?

Я собрался было надуться и гордо заявить, что напрасно он так: уж с формулировками у меня всегда дела обстояли прекрасно. Недаром Профессором дразнили в свое время. Однако, быстро промотав в голове все, что собирался выговорить этому Петровичу, я вдруг с удивлением обнаружил, что действительно — не могу сформулировать! Наверное, раньше надо было. А то что же получается: Снегова и Гнилова завалил без единого писка, на тех же условиях, а вот по поводу Феликса вдруг возникли какие-то сомнения! Да, раньше надо было…

— Я тебя понял, Эммануил, — добродушно заявил он, — можешь не прятаться. До этого мы тебя беспокоили практически по графику, раз в квартал. Клиент всегда был самым натуральным козлом — убивать его было не жалко. Времени навалом, творческий подход и все такое прочее — короче, работай в свое удовольствие… Так?

— Угу, — согласно кивнул я, — так. А тут — как с цепи сорвались! Что за война?

— Это временно, — успокоил Петрович. — Можешь не сомневаться. Во-первых, ситуация сложилась так, что существованию вашей фирмы угрожала довольно серьезная опасность. А мы заинтересованы в ее процветании.

— И чем же наша фирма для вас так ценна? — полюбопытствовал я.

— Долгий разговор, — уклончиво бросил Петрович. — Но можешь не сомневаться в одном: ПРОФСОЮЗ заинтересован в том, чтобы ваша фирма процветала. На данный момент ваша фирма — это модель будущего экономики России. Если у нас все получится, в скором времени такие образования будут процветать и властвовать по всей стране.

— Во как! — удивился я. — То есть вы берете нас под „крышу“?

— П-ф-ф-ф… ну ты скажешь тоже! — Петрович лукаво улыбнулся. — „Крыша“ вам не нужна — и так хорошо сидите. Мы просто прогнозируем ситуацию. И по ходу процесса производим корректировку. Можешь быть уверен — все мероприятия, к которым ты причастен, так или иначе направлены на создание режима наибольшего благоприятствования для вашей фирмы. Сейчас возникла такая ситуация, что надо поработать в сжатые сроки… Вот сделай Феликса — потом мы тебя минимум год трогать не будем.

— А что, так уж необходимо Феликса устранять? — с надеждой поинтересовался я. — Между прочим, башковитый мужик — группировку держит в ежовых рукавицах, беспредела не допускает…

— А ты назови хоть одного своего клиента, который бы был дегенератом? — жестко оборвал меня Петрович. — Все они крайне башковитые особи и занимали — царствие небесное — в криминальном мире далеко не последние места. Дебилами ПРОФСОЮЭ не занимается — для этого есть психиатрические лечебницы.

— Значит, Феликса завалю, а после этого вы меня не будете тревожить целый год, — раздумчиво произнес я, — угу, угу… А чем же все-таки Феликс вам не угодил? Вот хоть убейте — не могу припомнить, чтобы какие-то его действия наносили ущерб нашей фирме! Скорее наоборот — Феликс поднимает фирму, фирма поднимает Феликса, взаимообразно…

— Ага, доподнимались, — саркастически усмехнулся Петрович, — дальше некуда! Еще полгода — и все в округу подомнет под себя. И фирму вашу слопает — нечего делать… Так что — как ни крути, устранять придется. И потом: можешь быть уверен, Эммануил, — ты в этом деле далеко не последняя фигура. И не надо воспринимать свое участие в происходящем как бездушное функционирование винтика в большом механизме.

— То есть? — не вполне уловил я смысл сказанного. — Вы хотите сказать, что все эти акции некоторым образом работают и в мою пользу?

— ПРОФСОЮЗ возлагает на тебя большие надежды, — проигнорировал мой вопрос Петрович, вставая и протягивая мне руку. — Даже большие, нежели ты себе можешь представить! Исполнителем ты будешь работать очень недолго — если все пойдет по задуманному плану. Только единственное условие — веди себя прилично. У тебя, знаешь ли, есть склонности к выпаданию из имиджа добропорядочного гражданина. Веди себя прилично, Эммануил, — и все получится… — Напутствовав меня таким образом, Петрович развернулся и неторопливо двинулся к выходу из сквера, сопровождаемый двумя шкафоподобными дядьками, которые на прощание посмотрели на меня — как мне показалось — несколько по-особенному…

Таким вот образом состоялось мое открытое знакомство с представителем Управления ПРОФСОЮЗА — самой могущественной теневой организации нашей страны. Как видите, ничего особенного — руки, ноги, голова; жабр и нимба вокруг черепа я у него не обнаружил, как ни приглядывался. Обычный немолодой дядечка средних кондиций, которого я при желании могу убить одним движением. Встретив такого на улице, вы даже предположить не сможете, что под командой этого типа находится целая армия профессионало, которые в состоянии за одну ночь без особых потуг вырезать всю Госдуму с домочадцами, а если понадобится — то и две Госдумы кряду. Тем лучше. Значит, не так страшен черт, как его малюют. Значит, можно плодотворно трудиться во благо ПРОФСОЗА, как на обычной работе: когда приспичит, валять дурака, когда надо — мухлевать втихую, а то и вообще устроить тихий саботаж с недалеко идущими последствиями — коль скоро обстоятельства благоприятно сложатся…

…Солнце скрылось за линию горизонта, попугав на прощание лесных обитателей тревожным закатным заревом, и на пустоши опустилась ночь. Проводив взглядом последние сполохи кровавого зарева, я облегченно вздохнул и несколько приободрился. Ненавижу закат. Закат — это последние конвульсии умирающего дня. Склонные к сентиментальности индивиды (и ваш пок. сл. В их числе) во время заката зачастую впадают в психофизиологический ступор. Повышается давление, появляется состояние безотчетной тревоги, в голове всплывают сомнения в целесообразности своего существования в этом мире — особенно если тебе предстоит какое-нибудь скверное дельце… Человек вообще отвратно себя чувствует, присутствуя при чьей-нибудь безвременной кончине — ежели, конечно, он не извращенец. Котенок отдает концы — и то грустно. А тут, представьте, умирает день на половине земного шара! Чем не повод для меланхолии? Ненавижу закат…