Лев Пучков - Испытание киллера

…Прокурор обильно вспотел и стал тяжело дышать — спустя десять минут я записывал довольно внятные ответы на все вопросы.

Показания прокурора оказались уникальными, но я умудрился задать один каверзный вопрос, ответ на который получить не надеялся. Я спросил у прокурора, знает ли он что-либо об обстоятельствах гибели моих родителей. Напомню, что мои родители погибли четыре года назад в автокатастрофе. Произошло лобовое столкновение с «КамАЗом», который вырулил на встречную полосу с потушенными фарами. Были сумерки, освещенность трассы почти нулевая… Водила камазный скрылся — потом выяснилось, что этот «КамАЗ» числился в угоне, так что спросить было не с кого… Чуть позже Петрович, член правления ПРОФСОЮЗА, намекал, что они располагают информацией о гибели моих родителей, и обещал когда-нибудь этой информацией поделиться. Оказалось, что в последний период жизни моего отца обуяла острая неудовлетворенность своим положением. Он начал собирать компромат на своего шефа — прокурора то бишь, — и его, этого компромата, хватило бы на три расстрельных статьи без права на кассацию. Водителем «КамАЗа» был некто Коля Подкурнаев — спустя неделю его пришили в камере СИЗО. Заказывал убийство прокурор…

Когда действие пентонала сошло на нет, я пару раз макнул прокурора в бассейн и, убедившись, что он адекватно воспринимает действительность, поинтересовался:

— У вас в доме кабинет имеется? Мне нужна бумага и ручка.

Прокурор утвердительно кивнул — сейчас его бил озноб. Нацедив в один из десятиграммовых шприцев «Смирнова», я слегка прокомментировал:

— Это вытяжка из кошачьего трупного яда.

Прокурор уставился на шприц с некоторой тревогой.

— Одного миллиграмма достаточно, чтобы в человечьем организме возникла необратимая реакция, — сообщил я ленивым голосом. — Противоядия не существует.

Прокурор опять покивал и открыл было рот, чтобы чего-то спросить.

— Я сейчас вас обниму и приставлю эту штуку к боку, — предвосхитил я вопрос. — Затем накину простыню, чтобы никто не удивился, и мы потопаем в дом. Даю слово, что пальцем вас не трону, если будете себя вести как следует.

Спустя три минуты мы оказались в кабинете — по дороге к нам пытались пристать бесхозные длинноногие-грудастые, но хозяин страшно гикнул на них, и дамочки исчезли.

— Где ваш именной карабин? — спросил я. У этих слуг народа обязательно есть именной карабин, а то и целая коллекция дареного оружия.

Прокурор приблизился к длинному металлическому ящику и набрал код. Я подскочил и достал из ящика симпатичный «зубр», богато украшенный серебряной инкрустацией.

– «Виктору Константиновичу Чужестранцеву от Миши Щепичихина с любовью и уважением, в благодарность за совместную службу», — прочел я надпись на серебряной пластине, изящно вживленной в приклад. Коробка с патронами находилась на нижней полке ящика. Зарядив один патрон в карабин, я на всякий случай взял еще два и спрятал их в карман.

— Значит, любят вас, — прокомментировал я, усаживаясь в кресло и делая знак, чтобы прокурор занял свое рабочее место. — Любят и уважают… Очччень хорошо!

— Ты собираешься убить меня прямо здесь? — тревожно поинтересовался хозяин кабинета — голос его звучал на удивление трезво.

— Я дал вам слово, что пальцем вас не трону — если вы будете хорошо себя вести. Пока вы ведете себя хорошо…

— А что ж ты тогда хочешь? — удивился прокурор.

— Берите лист бумаги и ручку, — распорядился я. — Будете писать то, что я продиктую.

Пожав плечами, прокурор положил перед собой лист бумаги, вооружился ручкой и уставился на меня.

Спустя пять минут я закончил диктовать, забрал исписанный листок и вслух прочитал:

«Начальнику УФСБ Новотопчинской области

полковнику Кочеткову А.В.

Заявление

Я, Чужестранцев Виктор Константинович, добровольно признаю, что в октябре 1993 года поручил Николаю Подкурнаеву совершить убийство моего заместителя — Всеволода Андреевича Бакланова и его супруги Анны Михайловны Баклановой, в связи с чем…» — далее следовало детальное изложение обстоятельств сговора. Последнее предложение заявления звучало следующим образом: «Я совершил гнусную мерзость, и мне нет прощения, я страшно раскаиваюсь в содеянном и признаю себя полным ничтожеством» — и подпись.

— А теперь одевайтесь, вызывайте свою машину к парадному входу — скажите, что желаете прокатиться с приятелем, без водителя.

Пока прокурор облачался, я стоял в дверях и внимательно за ним следил. Мой пленник, несмотря на большой опыт общения с людьми, с трудом скрывал свое торжество. Он старательно хмурился, но на его роже было написано: «Дурак ты, парень! Как я тебя провел!». Наверняка он считал, что его явка с повинной в ФСБ — полный бред. Ну, отвезу я его в управу, сдам кому следует… а дальше события примут вполне предсказуемый оборот: завтра его отпустят, заявление уничтожат, а меня прямо в дежурной части повяжут бдительные чекисты… Ну-ну…

Благополучно усевшись в прокурорский «Форд», мы без приключений выкатили из усадьбы.

У поворота на автостраду к нам присоединились Саша Шрам и Коржик, дремавшие в своем «Ниссане». Перекинувшись с бойцами парой фраз, я извлек телефон Бо и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля — главного редактора местной «Новой недели» Андрея Настырного, скандально известного своей удалью и наплевательским отношением к собственной безопасности в погоне за пикантными сенсациями из жизни высшего света.

— Повторяйте, что я буду вам говорить, — приказал я прокурору, дождавшись, когда в трубке раздался недовольный голос Настырного.

— Это областной прокурор Чужестранцев, — послушно вторил мне прокурор, слегка напрягая голос. — Хочу предложить вам сенсацию… Я вам пришлю свое заявление и хочу, чтобы оно было опубликовано на первой странице завтрашней газеты… Да, это сенсация — такого ваша газета еще не публиковала. Когда пришлю? Минут через сорок…

Через пятнадцать минут езды мой пленник забеспокоился:

— Ээээ… а ФСБ в другой стороне… Куда же мы?

— А кто вам сказал, что мы едем в ФСБ? — удивился я и ткнул стволом карабина в прокурорский бок. — Стоп, машина! — скомандовал я. — Выходите, Виктор Константинович, приехали.

Выйдя из машины, прокурор вздрогнул:

— Так это же… Так это… — мой пленник закашлялся. Я с пониманием отнесся к его испугу: если бы меня среди ночи доставили на городское кладбище…

— Ты обещал, что не тронешь меня, — проблеял прокурор, когда мы пробирались между могил. — Ты обещал…

— Я привык выполнять свои обещания, — сообщил я, останавливаясь возле могилы моих родителей. — Я вас пальцем не трону — вы сами.