Виктор Любчанский - Белорусский апокалипсис

Бывало Сергей Сергеевич подолгу ночами стоял у окна и вглядывался в пустынный двор Минского микрорайона. И этой ночью, за день до атаки, ему было страшно. Преодолеть этот страх было невозможно, не было опыта, не было фанатизма. Это было гораздо, гораздо страшнее чем война. А что война? Разве это страх? Всё за тебя решили и организовали, иди и стреляй куда скажут, дальше как повезёт. Война это не то, если убьют — героем станешь, памятник поставят, в историю угораздишь, в правильную историю. Хорошо каким-нибудь исламистам, они идейные, они верят, что попадут в рай, за ними миллиард мусульман. А кто за нами? Ненависть двух миллионов белорусов к Каяловичу? Национальный фанатизм пятисот последних могикан? Может быть, может быть, Кирута немного успокоился. Но лишь на мгновение. Вдруг он представил свой собственный расстрел, холодный ствол у затылка, мент, врач, прокурор, потом в сознании всплыли два убитых милиционера. Мысли принимали явно панический оборот. Как настроиться на волну спокойствия? Как? Как?

— Я всё равно умру, — думал Кирута, глядя в тёмный силуэт соседнего дома, — сдохну от рака, метастазы вывернут мои внутренности наизнанку и я сойду с ума от боли, а может инсульт, или авария, а если осечка гранатомёта, да, да, всё упирается в гранатомёт.

Сергей вошёл в другую комнату, там на полу спокойно спал Андрей и громко сопел парень с Гомеля. У окна стоял радикал.

— Везёт людям, — шёпотом сказал Кирута и указал на сонное царство соратников, — а я чего-то мондражирую.

— Я тоже, — глухо отозвался радикал.

— А ты чего?

— А ты?

— Нет, а ты?

— Я как ты.

— Боишься? — спросил Сергей Сергеевич и опять уставился в окно.

— Да, страшновато. Но я читал, что это только в первый раз, перед первым боем, а потом как-то привыкается.

Вдалеке послышался гул идущего в первый рейс трамвая. Кирута взглянул на часы.

— О! Уже пол-пятого. Пойду хоть пару-тройку часов вздремну, и тебе советую.

Сергей пошёл к своему дивану, тихо лёг и провалился в сон. В квартире было тихо. Ото всюду слышалось ровное сопение и шорох переворачиваний с бока на бок. Это напоминало маленькую казарму или спальный кубрик корабля. Только радикал, как часовой продолжал стоять у окна. Вдруг в дверь отчётливо и громко постучали. Два раза. Тук-тук. Сергей вскочил с дивана, сердце загрохотало как бешенное. Осмотрелся, никто не проснулся. Сергей Сергеевич на цыпочках перебежал через коридор в комнату радикала.

— Ты ничего не слышал? — спросил он тревожным шепотом.

— Нет, — спокойно ответил радикал, продолжая смотреть на чёрные окна соседнего дома.

Кирута глянул вниз. У подъезда стоял крытый ЗиЛ для перевозки людей.

— Этот грузовик давно тут?

— Нет, недавно, — радикал скептически посмотрел на Сергея, — подъехал час назад, из него никто, кроме водителя, не выходил.

— А куда пошёл водитель?

— В соседний подъезд.

— А ты следил за ЗИЛом?

— Ну, я же не часовой, чего ты переполошился, иди спи.

Сергей все также на цыпочках очень осторожно подошёл к глазку двери, но в подъезде не было света. Тогда он вновь перебежал в свою комнату, пригнувшись подкрался к окну и стал аккуратно открывать дверь балкона. Когда защёлка поддалась, повеяло лёгким сквозняком. Сергей Сергеевич на мгновенье обернулся, чтобы отвесить штору и когда снова повернул голову в сторону окна, увидел на балконе троих громадных спецназовцев. Их глаза торчали навыкат из амбразур чёрных масок и были красные от напряжения. Они с бычьим бешенством смотрели на полураздетого Сергея. Громилы были наготове, автоматы взведены и направлены прямо в грудь обезумевшего от страха заговорщика. В этот момент в коридоре раздался сильнейший взрыв, входная дверь вылетела с петель и в квартиру ворвались несколько вооружённых штурмовиков внутренних войск. Те трое на балконе тут же открыли ураганный огонь. Сергея пулями отбросило к стене, он в шоке метнулся в комнату радикала, но на коридоре получил удар прикладом в голову и отлетел к окну, где раньше стоял радикал. Со всей квартиры раздавались оглушительные автоматное очереди, чепэшника с братом изрешетили в мгновение, даже не дав проснуться, все комнаты покрылись трупами. Радикал лежал на осколках оконного стекла и бессмысленно вращал зрачками, его череп был расколот, изо рта шла кровь с пеной. К Сергею подбежал один из тех, кто сидел в засаде на балконе, он сорвал с себя чёрную маску — это был тот мент, которого Сергей Сергеевич запорол у себя дома, мент-призрак приставил дуло автомата ко лбу теряющего сознания Кируты и нажал на курок.

Сергей передёрнулся в постели и проснулся.

Все уже были на ногах. Из кухни доносилось аппетитное потрескивание жаренного сала. Это кухарил Андрей — внештатный кок группы атаки.

— Это есть на последний и решительный бо-о-й! — затянул песню чепэшник, выходя из ванной.

Он подошёл к Кирута и начал стягивать с него одеяло.

— Что вы там песни советские поёте? — отозвался с кухни радикал.

— А мы других не знаем.

— Белорусские песни петь надо, — настаивал радикал, пробуя жаренное сало.

— А какие Белорусские песни? Не знаем мы белорусских, ты напой, а мы подхватим, — попросил чепэшник.

Радикал слегка замешкался и начал фальшиво напевать никому неизвестные слова на мелодию мерсельезы.

— Ой берёзы и сосны! Партизанские сёстры! — попытался его перекричать парень из Гомеля.

— Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла! — ещё громче хриплым басом заорал Андрей, — ты много на себя взяла! Теперь оправдываться поздно!

— Посмотри на эти звёзды!!.. — дружно подхватили заразительную мурку все остальные.

— Смотри не обломай перо… — доносилось из окна конспиративной квартиры на весь двор.

— Тихо! Тихо! — успокоил ансамбль Сергей Сергеевич, — как и договорились, с 9.00 железная дисциплина, так что прекратите песню.

— Так ещё без пяти девять, командир, дай побалдеть перед боем, — попросил Андрей.

— Балдейте пять минут, но потише, — предупредил Кирута и стал одеваться.

К 9.30 все уже позавтракали и собрались в одной комнате.

— Действовать строго по плану, никакой самодеятельности, — давал последний инструктаж Сергей Сергеевич, — у нас нет опыта, нет за спиной своего государства, нет даже чужого государства, поэтому геройство запрещено, оно никем не оценится, только помешает делу. Запомните, приказ командира выше морали, выше мимолётной слабости, наш враг весь режим Каяловича, а не только лично президент, любой, кто станет на вашем пути, на пути выполнения приказа, должен быть уничтожен, и не важно кто это, мент, кагэбэшник или впавший в детство оппозиционер. Мы вне закона, вне государства, вне системы, только в этом наша сила. Вопросы есть?