Юрий Мокшин - Узники смерти

Тем временем машина с Еленой Николаевной заехала за гаражи и скрылась из вида. Снова показалась она лишь на шоссе.

Гонки стали приобретать опасный оборот. Приходилось постоянно петлять между встречных и обгоняемых машин. Над трассой закружил вертолет.

— Непонятно, чего они добиваются? — пробурчал шофер. — Все равно же им не уйти. Впереди полно постов, и некуда свернуть.

Зотову это тоже было непонятно. Может быть на поведение преследуемых повлияла "психология беглецов"? Да и куда они собрались везти Бортник? Ведь их встреча в какой-то мере оказалась случайной, если, конечно, особняк не предупредили заранее. Но в этом случае вся комедия запланирована.

Машины продолжали мчаться по шоссе. До ближайшего поста ГАИ оставалось пара километров. Пост находился сразу за поворотом и стоял на краю обрыва. В момент, когда машина с преследуемыми выскочила на поворот, мощный взрыв подбросил ее вверх, пронес по воздуху над стальным ограждением и бросил с обрыва в пропасть. Вертолет, как будто сделав свое дело, улетел, но Зотов не обратил внимания на его исчезновение.

"Волга" еще не успела затормозить, а майор уже выпрыгнул на дорогу и кубарем покатился с обрыва, царапая лицо и тело об острые камни и коряги.

Груда бесформенных обломков валялась в самом низу, охваченная огнем. Прикрывая лицо от нестерпимого жара, Зотов подбежал к машине. Обезображенные обуглившиеся трупы двух мужчин и женщины виднелись среди горящего металла. Все было кончено. Зотов окаменел, исступленно смотря на догорающие останки любимой.

В комнате пахло французскими духами и американскими сигаретами. "Туфелька" только что вышла из ванной и сушила волосы под феном. Вот уже две недели, как она вернулась в Москву и ждала дальнейших распоряжений Рогозина. Впрочем слово "ждать" к ней мало подходило. "Туфелька" всегда вела разгульный образ жизни, но это не мешало капитану найти ее в нужное время в нужном месте. Вчера он позвонил агентке прямо в ресторан и назначил встречу на одиннадцать часов утра.

Звонок в дверь раздался ровно в одиннадцать. Капитан был до омерзения пунктуален, отрывая женщину от своего занятия. Она смачно чертыхнулась и, отбросив фен, пошла в прихожую.

— Ты как всегда очаровательна, — выпятив губы, проговорил Рогозин.

Ее стройная фигура была обернута в чуть влажное полотенце, и капитан почувствовал некоторую тяжесть внизу живота. Но когда он вспомнил, чем ему это грозит и живо представил себе картину изуродованного тела, это сладостное и томительное ощущение испарилось. Он спокойно вошел в комнату.

— Как отдохнула? — спросил капитан.

— Прекрасно. А ты не хочешь расслабиться? — она давно хотела затащить Рогозина в постель и просто балдела от его лошадиной морды, но капитан все время ускользал от нее.

— Не сейчас, — скривился комитетчик. — У меня мало времени.

— Какого черта ты вытащил меня на две недели раньше?

— Мы предполагаем, а Бог располагает. Планы несколько изменились.

— Надеюсь, не настолько, что их нельзя выполнить?

— В какой-то мере твоя задача даже облегчилась.

— Это радует, но и настораживает.

— Ты умница.

Рогозин вытащил из дипломата папку и передал женщине. Она открыла ее.

"Совершенно секретно. Для служебного пользования. Категория 01. Личное дело 355891. Бортник Елена Николаевна".

"Туфелька" углубилась в чтение. Рогозин внимательно следил за выражением ее лица, но так до конца и не понял реакции женщины. Наконец она оторвалась от папки.

— Здесь две даты ее смерти. Одна зачеркнута, а вторая обведена красным карандашом. Не означает ли это, что вторая дата не окончательна?

— Мне нравится ход твоих мыслей.

— Я должна ее найти?

— Нет. Я знаю, где находится эта женщина. Работа будет скорее психологического характера. Хватит заниматься мокрыми делами, пора переходить на более высокий профессиональный уровень.

— Я вся внимание…

До дома Зотова подбросила генеральская машина. Войдя в квартиру, Дмитрий Николаевич тут же подсел к бару и одну за другой пропустил несколько стопок водки. Не полегчало. Скорее наоборот — черное стало еще чернее, а белое так и не появилось. Да и от: куда ему было взяться-то — белому? В который раз майор задавал себе один и тот же вопрос: а на кой черт ему все было нужно? Что ему не сиделось спокойно на этой Зоне? Ну, убила Куданова лейтенанта — сам виноват, не хрен было соваться, куда не следует. Ну, готовила она левых зомби — да и дьявол с ними, мало что ли их гуляет по свету? Ну, уберут Андропова сегодня или завтра — так его все равно уберут рано или поздно, не кудановцы, тал другие, желающих много. Главное, что ведь ему, Зотову, в принципе от этого ни горячо, ни холодно, его все это мало касается. Он бы и дальше тянул свою лямку на Зоне да еще вместе с такой женщиной как Бортник. Дурак! И нужно же было выпендриваться, доказывать, заваривать талую кашу, от которой теперь самого же тошнит. Поменять спокойную отлаженную жизнь, будущее счастье с любимой женщиной — и какой женщиной! — на черт знает что. А теперь ни спокойствия, ни уверенности в завтрашнем дне, ни любимой, ни друга, ничего, кроме пустоты. Даже страх исчез. Да и бояться стало не за кого. За себя? Но. собственная жизнь теперь хуже каторги. За Бортник и Корнеева? Но где они теперь… Осталась лишь пустота. И все это только потому, что в свое время слишком широко открыл глаза, а затем и рот, вместо того, чтобы быстренько притвориться китайцем: "ничего не визу, ничего не слысу и знать ничего не знаю". Вот уж воистину права мудрость народная, что когда Господь хочет наказать — он отнимает разум.

Не закусывая майор опрокинул еще пару рюмок. Хмель приходил с трудом, да и не хмель совсем, а какая-то мерзость. Зотов медленно обвел взглядом квартиру и понял, что здесь оставаться он больше не может — слишком многое напоминало о Лене, о последних днях проведенных вместе.

Вот в этом кресле они занимались любовью… и вот на этом диване тоже… и на этой тахте… А за этим столом они обедали и строили счастливые планы на будущее. Бортник оказалась прекрасной кулинаркой, и вообще, майор открывал в ней чуть ли не каждый день новые и новые черты, которые всегда мечтал видеть в своей будущей супруге.

А вот и книжные полки, у которых она проводила часы, читая любимых поэтов. Сам Зотов к поэзии относился равнодушно, но и не вычеркивал ее из списков великого искусства. А вот у этого окна он с Леной тоже занимался любовью, стоя, и они видели как бабка из дома напротив с нескрываемым любопытством пялит на них свои вдруг прозревшие глаза. А вот и ванна. Ох уж эта ванна! В ней одному-то не повернуться, а ведь умудрялись же!..

Нет, не мог майор оставаться в этой квартире, не мог. Он допил бутылку и неторопясь пошел на корнеевскую конспиративную квартиру.