Валерий Горшков - Реаниматор

Словно сомнамбула, медленно достал пачку «Мальборо», вытащил сигарету, прикурил, не сразу попав прыгающим кончиком в язычок пламени, жадно затянулся и только после этого обернулся и посмотрел на притихшую, с полными слез глазами, бледную, несмотря на загар, Алену.

— Повтори, что ты только что сказала, — потребовал Леха и поразился тому, как странно, почти умоляюще звучит его собственный голос.

— Я... — почти не шевеля губами, выдохнула девушка, — и... испу...галась. Там...

— Матерь Божья! — прикрыв глаза, Леха отвернулся, уронил голову на подголовник, тело его конвульсивно задергалось. Алена не сразу поняла, что Реаниматор смеется. И только когда ее резанул по ушам истеричный, почти безумный хохот, когда грудь и весь торс ее спасителя заходили ходуном, стало ясно — от пережитого парень слегка двинулся рассудком. Так, самую малость. Скоро все пройдет, а этот громкий смех — средство успокоить нервы и снять неимоверное напряжение этой ночи...

Алена терпеливо ждала и сама, разглядывая и оценивая себя словно со стороны, как зрительница в театре, медленно начинала догадываться.

Осознание, полное, окончательное, пьянящее, пришло внезапно, обрушилось подобно тайфуну, играючи разрушившему на своем пути неприступную стену. Нахлынувшее счастье захлестнуло оторопевшую Алену с головой!

— Ма... мамочка! — чуть слышно сорвалось с губ Алены, что вызвало новый приступ истерического хохота у корчившегося в конвульсиях на переднем сиденье Реаниматора.

Девушка, поймав в зеркале заднего вида раскрасневшееся, почему-то невероятно счастливое лицо бандита, чуть растянула губы в подобии улыбки. В следующее мгновение глаза Алены заволокло блаженной дымкой, лицо Лехи расплылось, дрогнуло, раздробилось на фрагменты и исчезло. Она провалилась в мягкую, совсем не страшную, обволакивающую и баюкающую, словно в колыбели, пустоту.

— Примите мои искренние поздравления, Алена Олеговна! — Перед девушкой снова появилась небритая физиономия Реаниматора, уже заметно успокоившегося. Бандит держал в руке попахивающую машинным маслом пластиковую бутылку с выдохшейся минеральной водой, которой он обрызгал лицо девушки.

Крепкие руки Алексея помогли очнувшейся дочери Тихого принять вертикальное положение.

— Тринадцать лет молчания, и вдруг случилось чудо — заколдованная принцесса заговорила! — нарочито бодрым тоном продолжал Леха. Он сидел рядом, на заднем сиденье «БМВ», и внимательно разглядывал девушку.

— Я слышала... от... врача... — Алена, потупившись, с трепетом вслушивалась в свой собственный, незнакомый, чужой пока еще голос, делая паузы почти после каждого слова. — Чтобы... речь... вернулась... мне нужен антишок. Сильный.

— И ты его дождалась. Куда уж сильнее! — оскалился Леха, стрельнув глазами туда, где далеко за многоэтажками, на берегу озера, стояла вилла Тихого. — Помнишь, я говорил тебе о разборке между твоим отцом и нашими пацанами? Теперь ты, солнце ясное, имеешь некоторое представление, как это выглядит на практике.

— Их всех... убил... папа?! — В глазах девушки промелькнул ужас.

— Нет, святой Акакий! — хмыкнул Реаниматор. — Не сам, ясный перец. Тихий на вилле трубочку курил... Пал Палыча вашего работа. А точнее — его наемников во главе с Витюшей Дольфом.

— Ужас! — Голос Алены, вначале хрипловатый, нестройный, звучал уже почти естественно. — Но... почему отец... сделал это? — Ища ответа, девушка умоляюще глядела на Реаниматора.

— Спроси что-нибудь полегче! — прошипел Леха, доставая сигарету. Его бесстрастное лицо исказила дьявольская горькая ухмылка. — И знаешь, что самое прикольное? — Бригадир испытующе посмотрел на Алену. — Малец, пахан мой, вдруг ни с того ни с сего причислил меня к мутноглазым! Типа я чуть ли не за руку со стариком, твоим папашей, здороваюсь, а до кучи стучу ему, что, где и когда! О чем, мать вашу, я могу стучать Тихому? Да все питерские авторитеты друг о друге все давно знают! Из каждой навозной кучи, из каждого «мерина» ослиные уши торчат выше столпа Александрийского! Так поди же...

— Тогда почему ты... все-таки повез меня домой? — спросила Алена тихо и осторожно, теребя ручку своей сумочки, где лежал ненужный более электронный блокнот. — И... откуда ты узнал, что я... не разговаривала... именно тринадцать лет, если раньше никогда... не общался с отцом?

Внезапная, ошеломляющая догадка озарила ее сознание, заставила пульс участиться.

— Ну, извини, красивая! — щелкнув зажигалкой, с вызовом проговорил Леха. — Девочке, оказывается, мало, что ее едва не трахнули, пустив по кругу, не посадили на иглу и не превратили в порнозвезду! Она прямо-таки жаждет стать заложницей! Слушай, так еще не поздно все исправить! Заодно и от наездов лажовых сразу начисто отмоюсь!

Алена, не говоря ни слова, улучила миг, взяла руку бандита и крепко, как только могла, сжала ее в своих прохладных ладошках.

Леха осекся на полуслове. Не ожидал. Прикосновение тонких девичьих пальцев подействовало на Реаниматора столь сильно, что он, здоровый взрослый мужик, растерялся. Обычное прикосновение, и клокочущая в груди ярость без следа испарилась. Леха попробовал что-то сказать, но ничего не вышло. Что за наваждение! Язык словно одеревенел.

— Ну вот что, — буркнул он, нервно кивая на вставленный в держатель на «торпеде» джипа мобильный телефон, — сейчас позвонишь отцу, обрадуешь. Подождешь пару минут где-нибудь, да хоть у метро, пока свита примчится. А мне, слышь, некогда...

Реаниматор попытался освободить руку, но слабые пальчики лишь сильнее стиснули его ладонь.

— Алеша, скажи мне правду! — потребовала Алена у своего спасителя. — Пожалуйста! Я прошу тебя! Только — правду...

Каждой клеткой тела Реаниматор ощущал внутреннее тепло, волнами исходившее от ладоней девушки. Он понял, что настал тот самый пресловутый момент истины, когда, как ни крути, все тайное вдруг становится явным.

Взглянув на дочь авторитета слегка прищуренными потухшими глазами, Леха произнес:

— А ты угадай. С трех раз... Откуда я мог узнать, что ты в трехлетнем возрасте пережила шок и потеряла речь. При том, что вряд ли среди многотысячной питерской братвы найдется хоть один такой ясновидящий, кто вообще знает о существовании у старика спивающейся жены-балерины и шестнадцатилетней дочери... Ну что, неужели до сих пор не догадалась?..

Реаниматор отвернулся, готовый к тому, что Алена после этой исповеди немедленно разожмет пальцы и отпрянет от него, как от прокаженного.

Однако секунды уходили, а ничего не менялось. Разве что обхватившие его клешню маленькие девичьи ладошки стали едва ощутимо подрагивать.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Алена сказала: