Андрей Молчанов - Побег обреченных

Он выскочил из машины и, вцепившись в край ее бампера, всем телом откинулся назад, крикнув:

– Саша, помогай! Удержим!

Нос самосвала коснулся его локтя и тут же, обдирая рукав, тяжело подался вниз. Ухнули, просев под тяжестью осевшего на них кузова, многослойные рессоры. Дизель натужно крякнул и умолк.

Вслед выпрыгнул из машины Астаттй, тут же придя на подмогу.

Вылезший из грузовика водитель, мгновенно оценив ситуацию, с быстротой и ловкостью ковбоя, увязывающего бычка, выдернул из-под бампера притороченный к нему трос, тут же просунув его в задний буксировочный крюк «уазика».

– Держи тормоз! – крикнул Градов в сторону одеревенелой спины Рудольфа Ахундовича, и тот, без того всеми силами давивший педаль в пол, с хрустом, до упора потянул рукоять «ручника».

Голова Жанны, пребывавшей в беспамятстве, каталась по щитку приборов. После обморока ей, вероятно, первым делом предстояло задуматься о жизни загробной и уж потом изумиться нежданному чуду земной реальности.

Ракитин, тянувший на себя бампер со своей стороны; тяжело сопел, глядя на Градова ошарашенным взором.

«Уазик» все еще тянуло в пропасть, но вот самосвал дал задний ход, трос дернулся, и Градов крикнул:

– Рудольф, все, отпускай!

– Тормоз? – с величайшим страхом вопросил Рудольф Ахундович.

– Ну а что же еще?

Просьбу подобного рода Рудольфу Ахундовичу было исполнить не так-то легко. Онемевшую ногу, куда сердце, казалось, уже прекратило подавать кровь с перспективой ненадобности такого процесса, он отрывал от педали двумя ослабевшими руками – как из капкана.

«Уазик» медленно выкатился на дорогу.

Произошло бурное объяснение с шофером грузовика. В целом объяснение шло на малопонятном языке жителей Памира, однако слова из лексики великорусской фигурировали также. Над спящими во мгле долинами и вершинами гремело нецензурное эхо.

Рыдавшая Жанна умоляла доставить ее в Душанбе, но за беседой водителей ее никто не слышал.

Через полчаса машины разъехались.

Рудольф Ахундович решительным распоряжением Градова был отстранен от руля и перемещен назад, куда пересела и Жанна, бурно переживавшая и ужасное событие, и оплошность свою, и истерику.

Далее машину повел Ракитин.

– Аи, сильный ты, – с дрожью в голосе восхищался профессором Рудольф Ахундович и хлопал его по плечу. – Один – и машина держать! Не человек, шагающий экскаватор просто!

– Стресс, – объяснял Градов сквозь зубы.

– Однако чем зацепились? На чем держались? – продолжал Рудольф Ахундович разбор происшествия, – Тормоз хороший у нас, вот! И резина хороший! Американский! Я достал! Два баллон! И еще купит надо! А-а-а, все купим, главное – жизн чтоб был!

– Это судьба… – слабо воздыхала Жанна.

– Нам просто помогать бог, – высказался Астатти по-русски. – Я мало с ним сообщался, но теперь надо идти… как сказать?.. Это слово исчезло в моей голове…

– В церковь, – сказал Ракитин.

– Да. Церковь.

– Правыльно! – с жаром воскликнул Рудольф Ахундович. – И Аллах я уважаю! Коран клянусь! Сильно… очень уважаю! Э… Поворот круто! – внезапно заорал он.

Жанна запищала, как ошпаренная мышь.

– Вижу. – Ракитин притормозил передачей. – Спокойно, друзья.

– Друзья, друзья, – подтвердил Рудольф Ахундович. – В глаз смерт вместе глядел. Нет, не друзья, братья!

Где-то внизу, в темноте неразличимой долины, засияла редкая россыпь огней.

– Поселок, комбинат, – сообщил Рудольф Ахундович сипя.

– О, наконец-то! – страстно прошептала Жанна.

– Что-то там, впереди? – философски вздохнул Ракитин.

– Могила, – буркнул пессимист Градов.

– Перед могила я должен загореть на Гавайские острова, – категорически высказался Пол.

Очнувшись на койке военного госпиталя, Власов оторопело уставился в высокий далекий потолок, едва различимый в ночных сумерках узкой одиночной палаты.

Ничего не болело, только в пустой и легкой, как воздушный шар, голове с трудом формировались из каких-то разрозненно плавающих там молекул неясные корявые мысли, не имеющие ни смысла, ни завершенности.

Потом сознание как бы настроилось, и замелькали веером картины забытых воспоминаний детства, отрочества, а после вернулось осознание себя, недавних событий, последний миг света, в котором мелькнуло злорадное лицо Астатти, и Власов почувствовал, что стремительно покрывается холодным потом от захолонувшего его душу ужаса и стыда…

Он почувствовал боль в руке и понял, что лежит с Иглой в вене и над ним – долговязый унылый штатив капельницы.

«Нас отравили… Нас отравил проклятый американец! Он точно шпион! Он использовал спецсредства, этот гремучий змей! А где пистолет? Удостоверение? Где Ракитин? Что с недоумком Мартыновым? Что вообще происходит?»

– Эй! – неуверенно крикнул он в темноту. – Э-э-эй!

Открылась высокая дверь, блеснул линолеум в коридоре, увиделась крашенная масляной краской стена, и к нему поспешили торопливые женские шаги.

– Лежите, больной, спокойно…

– Где я? Что происходит? Отсоедините от меня эту бандуру… – Власов кивнул на капельницу.

– Вы в военном госпитале. Российском. Не беспокойтесь, подполковник, – донесся ответ.

Уже несколько обвыкшись с тьмой, Власов различил склонившееся над ним лицо медсестры – строгое, но миловидное.

– Девушка… Мое оружие, документы…

– Все в порядке. Удостоверение и пистолет у наших ребят, успокойтесь.

– А мой… этот…

– Старший лейтенант? С ним тоже все в порядке. Он – в соседней палате.

– Это вы называете «в порядке»… – плаксиво пробормотал Николай. – Мне срочно надо переговорить…

– Майор Дронь в ординаторской, – сказала медсестра. – Сейчас я его позову. Только вы лежите, хорошо?

– Есть! – выдохнул через нос Власов.

«Так… Хотя бы с оружием порядок и с документами… Уже что-то. А Дронь? Кто такой Дронь, что-то знакомое… А, он же их должен был встретить, обеспечить «выпас» Ракитина, все такое…»

– Приветствую вас, подполковник! Ну, оклемались? – В палату, озарившуюся ломким режущим светом люминесцентной лампы, вошел низкорослый человек в мешковатом цивильном костюме, поверх которого был накинут халат.

Редкие блондинистые волосы, прокуренные зубы, бесцветные глаза, одутловатая кожа плохо выбритых щек…

– Рассказывайте, – невольно прикрывая глаза ладонью от едкого казенного света, процедил Власов.

– А чего рассказывать? – Майор уселся на табурет, неторопливо пригладил и без того плотно прилипшие к черепу волосы короткопалой крестьянской ладонью.

– Ждали вас, вас нет… Ну, мы – в купе. И вы, и лейтенант – в полной отключке. Ну, ребята сразу смекнули: алкоголем от вас не парит, значит – претерпели провокацию… Оружие и документы на месте, вещи – тоже… Ну, дальше уж я как мог, так и закрутил историю…