Эрл Гарднер - Дело о бархатных коготках

Перри Мейсон сделал неопределенное движение плечами.

— Почему нужно чтобы она облегчала мне задание? Ведь она платит мне за мое время, а время — это все, что я вкладываю.

— Ты уверен в том, что время — это все, что ты вкладываешь? — медленно спросила Делла Стрит.

— А почему я не должен быть в этом уверен?

— Не знаю, — ответила она. — Эта женщина опасна. Это хитрая змея, которая без каких-либо угрызений совести втравит тебя в западню и бросит, чтобы ты сам выпутывался.

Выражение лица Мейсона не изменилось, только глаза заблестели.

— Это риск, к которому я должен быть готов, — ответил он. — Я не могу рассчитывать на лояльность клиентов. Они мне платят, этого достаточно.

Она посмотрела на адвоката взглядом, в котором явно читалась нежность.

— Но, ты-то, шеф, считаешь, что должен быть по отношению к ним порядочным, несмотря на те свинства, которые они устраивают и тебе, и другим.

— Конечно. Это мой долг.

— Профессиональный?

— Нет, — ответил он. — Долг по отношению к самому себе. Я являюсь чем-то вроде платного гладиатора. Я сражаюсь во имя своих клиентов. Большинство из них ведет нечестную игру, и поэтому они приходят ко мне. Они попадают в какие-то неприятности, а мое дело вытащить их от туда. Я должен играть с ними честно, хотя не всегда могу рассчитывать на то, что они отплатят мне той же монетой.

— Это несправедливо! — взорвалась она.

— Конечно, — усмехнулся. — Но это моя работа. Просто работа.

Делла пожала плечами.

— Я сказала Дрейку, что ты приказал следить за этой женщиной, когда она выйдет отсюда, — отрапортовала Делла, вспомнив о своих обязанностях. — Его агенты должны ждать ее у выхода.

— Ты разговаривала с самим Полом?

— Да. Иначе бы я не говорила, что все в порядке.

— Триста долларов из этих денег, Делла, отнеси в банк, — распорядился Мейсон, — а двести дай мне на расходы. Когда мы узнаем, кто эта женщина, в нашем распоряжении будет козырная карта.

Делла Стрит вышла из кабинета и вскоре вернулась с двумя банкнотами по сто долларов. Он поблагодари ее улыбкой.

— Ты славная девушка, Делла. Хотя и недружелюбна по отношению к нашему новому клиенту.

Она чуть не набросилась на него:

— Я ненавижу ее! — крикнула Делла. — Ненавижу землю, по которой она ходит! Но дело не в этом, шеф, это что-то большее, чем ненависть. У меня нехорошие предчувствия.

Он стоял, широко расставив ноги, сунув руки в карманы, и не сводил с нее глаз.

— А почему ты ее ненавидишь? — весело-снисходительно спросил он.

— Ненавижу ее и таких красивеньких пташек, как она! — возмутилась Делла. — Я должна добывать все собственным трудом. С самого детства у меня не было ничего, что я не заработала бы сама. А эта женщина никогда в жизни не работала и имеет все. Она не платит за то, что получает. Не платит даже собственным телом.

Перри Мейсон задумчиво посмотрел на секретаршу.

— И весь этот взрыв, Делла, вызван только тем, что тебе не нравится как она одевается?

— Нет, это мне понравилось. Она одета как на фотографиях в дорогом журнале. Все то, что на ней надето, стоит кучу денег, но я могу поспорить, что она за это не платила. Для этого она слишком ухожена, слишком прилизана, у нее слишком детская мордочка. Ты заметил этот ее трюк, ну, как она делает большие глаза, желая произвести на тебя впечатление? Можешь быть уверен, что она долго тренировалась перед зеркалом.

Мейсон посмотрел на нее, и в его взгляде неожиданно отразилось тепло.

— Если бы клиенты были такими честными, как ты, Делла, то профессия адвоката потеряла бы смысл. Не забывай об этом. Клиентов нужно брать такими, какие они есть. Ты — другая. Твоя семья была богатой, потом разорилась. Ты пошла работать. Немногие женщины поступили бы так же.

В ее глазах отразилась грусть воспоминаний.

— А что я должна была сделать? — спросила она. — Как иначе я могла поступить?

— Ты могла бы, — медленно ответил Мейсон, — выйти замуж за одного мужчину, а потом ходить в Бичвунд Инн с другим. Ты могла бы при этом попасться и нанять адвоката, чтобы он тебя вытащил из этих неприятностей.

Она повернулась к нему спиной. Она не смотрела на него, но в ее глазах был гнев.

— Я говорила о клиентах, а ты прицепился ко мне, — сердито бросила она и вышла из кабинета.

Перри Мейсон стоял в дверях и смотрел, как она подходит к письменному столу, садится и вставляет бумагу в машинку. Он еще стоял так, когда входная дверь открылась и вошел высокий мужчина с покатыми плечами и длинной, птичьей шеей. Он посмотрел на Деллу Стрит выпуклыми, глазами, искрящимися юмором и послал ей чарующую улыбку:

— Привет, красотка!

Она не соизволила ответить. Гость повернулся к Мейсону:

— Добрый день, Перри.

— Входи, Пол, — ответил Мейсон. — Есть что-нибудь?

— Я вернулся, — сказал Дрейк.

Мейсон придержал дверь и закрыл ее только тогда, когда детектив вошел в кабинет.

— Что случилось? — спросил он.

Пол Дрейк сел в кресло, на котором пару минут назад сидела Ева Гриффин, задрал ногу на другое кресло и закурил сигарету.

— Хитрая бестия, — поделился он своими соображениями.

— Почему? — спросил Перри Мейсон. — Она заметила, что ты за ней следишь?

— Не думаю. Я ждал, пока она выйдет отсюда, и первый пошел к лифту. Она все время оглядывалась на ваши двери, не идет ли за ней кто-нибудь. Наверное, думала, что ты пошлешь ей вслед свою секретаршу. Ей явно стало легче, когда мы спустились вниз. Она дошла до угла, а я шел за ней, стараясь, чтобы между нами была пара человек. Она вошла в универмаг на другой стороне улицы и пошла прямо в туалет. У нее было странное выражение на лице, и я сразу подумал, что это, должно быть, какой-нибудь фокус. Я поймал кого-то из персонала, чтобы узнать, нет ли из туалета другого выхода. Оказалось что есть три: один в косметический кабинет, другой к парикмахеру, третий в ресторан.

— Которым она вышла? — спросил Мейсон.

— Через косметический кабинет. Может, на пятнадцать секунд раньше, чем я туда добрался. Ясно было, что с туалетом — это липа. Она знала, что мужчина не сможет войти за ней следом. Она, очевидно, заранее все просчитала. На улице, перед косметическим салоном ее ждала машина с водителем. Большой линкольн, если тебе это поможет.

— Очень мало, — ответил Мейсон.

— Я тоже так подумал, — невесело усмехнулся Пол Дрейк.

Кожа лица Фрэнка Локка была шершавой, цвета красного дерева, но не производила впечатления загоревшей от занятий спортом на свежем воздухе, а была коричневатой от большого количества впитавшегося в нее никотина. Карие, с оттенком какао, совершенно лишенные блеска глаза, казались потухшими и мертвыми. Нос у него был большой, губы мягкими. Поверхностный наблюдатель мог бы принять его за человека мягкого и безвредного.