Эрл Гарднер - Дело о светящихся пальцах

— Это пусть адвокаты Натана Бейна доказывают в суде по наследству, — подчеркнуто ровно сказал Мейсон.

— Да нет, я к тому, заметил ты, что завещание как будто прервано посередине.

Мейсон ответил гробовым молчанием.

— Ну ладно, это, в общем, не мое дело, — с затаенным лукавством сказал Дрейк. — Я вот что хочу предложить, Перри. Мои люди могли бы пустить слушок, и довести его до сведения родителей Марты Бейн о том, что их дочь была отравлена мышьяком, и посоветовать им провести эксгумацию тела их покойной дочери.

— Нет, Пол, — Мейсон отрицательно покачал головой, — если пойти этим путем, то тогда наш следующий ход не станет сюрпризом для моего большого друга Гамильтона Бюргера. Он заранее подготовится и заблаговременно возведет защитные редуты вокруг этой опасной темы бесконечными протестами и оттяжками. Нет, Пол, завтра я постараюсь усыпить бдительность окружного прокурора своей необычной покладистостью, а когда он немного расслабится, то устрою Натану Бейну перекрестный допрос первой степени. Мои вопрос насчет обстоятельств смерти его первой жены должен прозвучать совершенно неожиданно для них. Как только я затрону эту тему, беги к телефону и звони родителям Марты Бейн, расскажи им, что случилось, и убеди их поднять страшный шум, требуя эксгумации. Запомни, Пол, как только я затрону эту тему — сразу же к телефону.

— Положись на меня, — сказал Дрейк. — Мне кажется, если тебе удастся на этом сыграть, то ты сможешь разрушить образ кающегося грешника и смиренного мужа, который они стараются создать у присяжных. Если ты не сможешь сделать этого, жюри будет еще больше настроено против тебя.

— Знаю, знаю, Пол. — Мейсон сразу помрачнел. — Не береди рану, а то и так тяжело на душе.

Когда суд собрался на следующий день, Гамильтон Бюргер сел себя так, как будто не сомневался в неминуемой победе. Окружной прокурор открыто бросал на Перри Мейсона полные близкого триумфа взгляды.

— Ваша честь, — начал он, — Натан Бейн выступал вчера с показаниями, и я прошу его вновь пройти в свидетельскую ложу, если он будет так любезен.

Натан Бейн осторожно, словно слон, ступающий по корзинке с яйцами, двинулся к свидетельской ложе, устроился в кресле и взглянул на Гамильтона Бюргера, словно кающийся, но преданный пес. Однако при этом он имел вид человека, который, это было откровенно заметно, обнажает всего себя в интересах правосудия и желает, если необходимо, принести еще новые жертвы.

— Мистер Бейн, сосредоточьтесь, пожалуйста, на событиях, которые произошли сразу же после смерти вашей жены.

— Слушаюсь, сэр.

— Помогали ли вы полицейским в обыске дома и построек?

— Да, я помогал им, сэр.

— Опишите, будьте добры, в общем плане дом и постройки.

— Дом в два с половиной этажа. Позади гараж и сад.

— В саду есть кустарник?

— Да, окружает сад по примеру. Кустарник и ограда.

— Обыскивая этот сад, нашли ли вы что-нибудь, или присутствовали ли вы, когда что-то обнаружили полицейские?

— Да, сэр.

— Что именно?

— Бутылку, завернутую в бумагу.

— Вы были рядом, когда полицейские ее развернули?

— Я был рядом, сэр.

— И что было внутри?

— На бутылке этикетка из аптеки в Гонолулу, на ней было напечатано слово «Мышьяк».

Позади себя Мейсон услышал шум. Виктория Брэкстон, задохнувшись от волнения, вскочила на ноги, пытаясь что-то вымолвить. Заместитель шерифа, который охранял ее на скамье подсудимых, кинулся было к ней навести порядок, но натолкнулся на исступленные всплески истерического спеха: Виктория Брэкстон смеялась, плакала, словом, впала в истерику.

— Извините меня, — Гамильтон Бюргер с подчеркнутой вежливостью обратился к Перри Мейсону. — Ваша клиентка, судя по всему, испытывает сильный эмоциональный стресс. Думаю, ваша честь, следует устроить перерыв до тех пор, пока подзащитная сможет вновь участвовать в судебном заседании.

— Перерыв до одиннадцати часов, — сказал судья Ховисон и стукнул молотком по столу. — В зале есть врач?

— Доктор Кинер.

— Пусть он осмотрит подзащитную, — произнес судья Ховисон и быстро удалился в судейскую.

В зале возникло настоящее столпотворение, публика рвалась вперед, дежурные заместители шерифа окружили Викторию Брэкстон, фоторепортеры сражались за выгодную точку, с которой можно было удачно заснять сцену, присяжные, забыв о предписаниях суда, вытягивали шеи, чтобы хотя бы мельком увидеть, что же происходит. Прошло почти сорок пять минут, прежде чем дрожащая, побледневшая, душевно потрясенная Виктория Брэкстон смогла едва что-то вымолвить в присутствии Перри Мейсона в комнате для свидетелей, по соседству с судейской.

— Ну так что же? — холодно спросил Мейсон.

— Ради Бога, не корите меня, — едва слышно произнесла она, — иначе я снова разревусь. У меня действительно случайно оказался этот чертов мышьяк, от которого я так неудачно избавилась, вот и все. Все очень просто. Я купила этот мышьяк в Гонолулу для кошки, которая превратила жизнь в нашем квартале в ад. Бутылка была в моем багаже. Когда я вернулась и узнала, что Элизабет умерла от отравления мышьяком, я внезапно вспомнила, что бутылка с ядом у меня, и подумала, что все это может быть неправильно истолковано. Тем более что на бутылке было написано, что мышьяк изготовлен в Гонолулу и… ну, а я уже знала, что полиция подозревает кого-то из близких родственников, и была почти уверена, что они придут и начнут обыскивать мой багаж, поэтому я подошла к окну моей спальни на втором этаже и выбросила эту бутылку в кустарник. Кто-то, должно быть, заметил меня, иначе я не могу представить, почему они обыскивали дом и постройки. Вот и вся история.

Мейсон сосредоточенно молчал.

— Что, мои дела действительно так плохи? — последовал робкий вопрос.

— Они настолько плохи, что если не произойдет какого-нибудь юридического чуда, то у вас есть все шансы заработать в самое ближайшее время смертный приговор за убийство первой степени.

— Когда окружной прокурор вытащил на свет Божий эту бутылку с мышьяком, я подумала то же самое.

Мейсон поднялся и принялся мерить шагами комнату.

— Что же нам делать? — взмолилась она. — Или, другими словами, что нам остается делать, что мы сможем предпринять?

— Я, — сказал Мейсон, — вероятно, смогу получить отсрочку на пару дней, ссылаясь на то, что вы перенесли сильнейший эмоциональный стресс. Но если так поступить, исчезнет какая бы то ни было, пусть даже самая последняя, слабомерцающая надежда. Однако, если вы сможете вернуться в свидетельскую ложу, расскажете правду и подадите ее так, что убедите хотя бы одного из присяжных, мы помешаем жюри вынести смертный приговор. Единственная наша надежда сейчас — ускорить процесс с тем, чтобы общественное мнение окончательно не стало враждебным. Сможете ли вы вернуться в зал и пройти через все эти испытания?