Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

– Она с ним спокойно. Когда поехали мы, я еще не раскумекал, что к чему, и говорю: «Ревнивый у вас супруг». А она смеется. «Пока, говорит, не супруг». – «Что ж, говорю, надо погулять напоследок, а?» Но Вера твоя на этот счет строгая оказалась. Я таких, между прочим, не люблю, но уважаю. Когда заночевать пришлось, все беспокоилась: «Павлик, мол, с ума сходит». Как они там, небось поженились?

Я невольно вздыхаю. У меня не поворачивается язык рассказать ему о том, что случилось с Верой. Да и не следует это рассказывать.

– Нет, не поженились, – отвечаю я.

И машинально закуриваю новую сигарету.

Анатолий, вдруг посерьезнев, говорит:

– Бывает. Всяко, знаешь, в жизни бывает. И с нашим братом тоже, не думай. То живешь-живешь, как трава. Есть-пить имеется, от сих до сих вкалываешь, выпить – пожалуйста, баба тоже тут. Вечером – телевизор. Все вроде нормально. Все у тебя есть. Даже на красной доске висишь. И вдруг словно какой умный человек тебя издалека толкнет. Как ты, чучело, живешь? И как вокруг живут и еще дальше? Ты оглядись, ты прислушайся. Куда все движется, куда несется? Сегодня ты вот на столечко обманул, а вчера тебя во-он на сколько обманули… – Анатолий то указывает на кончик пальца, то разводит в стороны руки.

И передо мной на минуту оказывается словно совсем другой человек.

– Да, Толя, – соглашаюсь я. – Сейчас нельзя как трава жить. Сейчас соображать надо, что к чему.

Но Анатолий снова бесшабашно машет рукой.

– Меня еще в парламент не выбрали, – насмешливо говорит он, глядя в мокрое, иссеченное дождем стекло. – И президента под суд я отдавать пока не собираюсь. Даже где для колхоза три машины и автобус достать, тоже не мне пришлось соображать, а Евгению Матвеевичу.

– Это председатель ваш?

– Ага. Сначала бумаги в Москву писал, потом гонца послал, потом сам московский начальник с супругой приезжал, здесь лечился, в этом санатории, в люксе. А потом вот Веру прислал. Только после этого машины и выцарапали.

«Наверное, сам Меншутин к ним пожаловал, – с невольной издевкой думаю я. – Сначала, конечно, все им объяснил, как жить, как работать, чего думать. А потом снизошел и облагодетельствовал. Ну, да им тут хорошо. Любое начальство к себе заполучить могут, кому лечиться надо».

– Наш Евгений Матвеевич тоже блоху подковать может, если потребуется, – улыбается Анатолий. – Да так, что и сама блоха не заметит. Вот такой народный умелец, – он неожиданно вздыхает и говорит уже другим тоном. – Ладно, хватит трепаться. Ехать надо. А то наш умелец шкуру спустит.

– Толя, а ты больше этого Павла не встречал? – на всякий случай все же спрашиваю я перед тем, как расстаться.

– Видел я его, – неожиданно сообщает Анатолий и усмехается. – Летом этим видел. Здесь, в городе. Но останавливаться мне ни к чему было. Скучный он шел. Я и то подумал, как у них там с Верой.

– Понятно. Ну, бывай, Толя.

Я жму ему руку и выбираюсь из машины.

Дождь уже не льет, а сыплет, мелкий, холодный. Меня пробирает озноб. Ну и погодка, чтоб ей пусто было.

Анатолий заводит мотор, лихо разворачивается вокруг меня по двору и вылетает за ворота.

Я тороплюсь к себе в корпус. Надо одеться потеплее, натянуть плащ и отправляться на свидание с Дагиром.

У меня уже нет сомнений: Костя прав, надо искать этого неведомого Павла, фамилии и места жительства которого я еще не знаю. Зато я знаю кое-что о самом Павле. Если он мог так разозлиться, когда Вера уехала без него, то на что он мог решиться, когда Вера отказалась выйти за него замуж? А ведь, по словам Кати, Вера отказалась. Он что же, сумасшедший, этот парень? Да, но себя он при этом не убил, и в руки правосудия тоже себя не отдал, а постарался трусливо скрыться. И если все так, то это не сумасшедший, это негодяй, которого надо найти и судить как убийцу.

Я иду по улице и от злости даже не выбираю дорогу, а шагаю прямо по лужам. Прохожих почти не видно, хотя под густыми кронами деревьев, растущих вдоль тротуара, совсем сухо. Временами, правда, вместо деревьев тянется подстриженный кустарник, и тогда дождь с ветром сечет лицо, а на перекрестках мостовые полны воды, и обойти эти огромные лужи невозможно.

Вот и грязелечебница – великолепное старинное здание из бурого камня, оно массивно, громадно и изящно, как древние римские бани.

По красивой изгибающейся лестнице я спускаюсь на каменный двор, пересекаю его, и уже по другой, широченной, в несколько ступеней лестнице поднимаюсь к входу в грязелечебницу. Здесь, возле одной из величественных колонн, меня поджидает Дагир. Он только что пришел.

Мы скрываемся от дождя в глубокой арке, где тепло, сухо и царит полумрак. Больше нам ничего не надо.

– Ну, рассказывай, – нетерпеливо говорит Дагир. – Почему ты отменил арест Кости?

– Потому что произошла ошибка. Нам, оказывается, нужен совсем другой человек. Но этот Костя…

И я ему рассказываю, как опасна Костина группа, что она уже готова идти на преступление, и что ею надо заняться немедленно. Я называю и характеризую каждого из участников этой группы, все, что я о каждом запомнил, что бросилось мне в глаза: их имена, внешность, повадки и роль в группе. Больше других мне запомнился красноглазый старик, и он вызывает у меня особые опасения. Все остальные – мелюзга, включая и Мотьку.

Дагир напряженно слушает. Он ничего не записывает, у него профессиональная память и хорошая квалификация, это я уже успел понять. Другой бы сразу схватился за карандаш, когда ему сообщают так много «горячих» сведений. Кроме того, мне кажется, что кое-кого из этой группы Дагир уже знает, просто по той же профессиональной привычке он не хочет перебивать меня.

– Ну, а теперь насчет Павла, – говорю я. – Вот он, погляди.

Я достаю фотографию. Еще достаточно светло, и Дагир внимательно рассматривает лицо человека, на которого я ему указываю. Он подходит для этого поближе к выходу из арки, и брызги дождя попадают на фотографию.

– Прошлым летом, в июле, он жил в моем санатории, – поясняю я. – И этим летом он тоже был в Тепловодске, правда, неизвестно в каком санатории. Нам этого парня надо найти.

– Значит, версия та же – убийство? – спрашивает Дагир.

– Пока версия та же, – киваю я и отвожу его в глубь арки, куда не достает дождь. – Если только этот Павел не довел ее до самоубийства.

– Дай мне фотографию, – просит Дагир. – Завтра верну. Мне придется ее кое-кому показать. Ты не возражаешь?

– Нет, конечно. Только постарайся не возбуждать лишнего любопытства и ненужных разговоров.

– Ну, зачем ты это говоришь?

– Ладно, извини. А фотографию я, пожалуй, переправлю тебе завтра утром. Сегодня мне надо тоже кое-кому ее показать.

Дагир кивает в ответ, а я озабоченно продолжаю:

– Костя назвал его Пашка-псих. Не нравится мне эта кличка.