Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

– Это одного из виднейших практиков Союза… Кхе-кхе!.. – хрипит и кашляет от возбуждения Игорь Леонидович.

– Так вот, заспорили мы однажды, – продолжает Яков Захарович, смеясь одними глазами. – После ужина это было. Он так, знаете ли, фамильярно берет меня под руку и доверительно говорит: «Ах, дорогушка, поверьте мне, политика вещь сложная. Иной раз говоришь, и сам не веришь тому, что говоришь. Но… бона фиде, говорить надо. Больше вам скажу. Я же знаю, что и мне не верят, а все равно говорю. Что поделаешь? Надо, дорогушка, надо. Понимаете? Есть такое слово». Я освободиться стараюсь – не отпускает. Прорвало.

– Не. Просто выпил, – крутит головой Игорь Леонидович.

– Вполне допускаю. А вот второй его конек был – это нравственные проблемы. И так у него получалось, что одно дело – массы, а другое дело – он, например. Словом, что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. И второй его нравственный постулат: одно дело – глобальные вопросы, где надо выглядеть кристальным и всем об этом объявлять, чуть не по радио, а другое дело – личные, интимные вопросы, о которых никому не должно быть известно, словно их у такого как он и нет вовсе. Зато на эту тему он любил рассказывать скабрезные анекдоты.

– Это при племяннице-то? – смеется Раечка.

– И при тебе? – подхватывает Игорь Леонидович.

А я думаю о том, как, вероятно, Вере было трудно работать у такого начальника. С ее прямым и чистым характером, с такой ранимой душой. Ведь она же умница была и все видела. И уж Меншутин ее тоже вниманием не обошел. Это он сейчас выдает себя за отца родного, а супругу свою чуть не за мать, хотя та особой симпатии к Вере, кажется, не выказала. И суетится теперь больше всех. Как бы на него пятнышко не попало, на его безупречную репутацию. Понятно, почему Вера собиралась уходить с этой работы.

– Вы с нами пойдете, Виталий? – спрашивает Раечка.

– Куда?

– О, у вас не только, как я слышала, занято сердце, но и чем-то все время занята голова, – смеется она. – Мы же собрались в кино. И Валя пойдет. Это вас как-никак должно воодушевить.

– Зато у вас головка все время занята одним, – говорит Яков Захарович. – Кого бы поддеть своим язычком.

– Как вам не стыдно! – Раечка скромно опускает глаза. – Вечно вы ко мне придираетесь.

– Смотрите-ка, прямо по Чехову, – торжествует Яков Захарович. – Беззащитное существо, – и поворачивается ко мне. – Ну-с, а как, тем не менее, насчет кино?

– Что за разговор! – откликаюсь я с энтузиазмом. – Конечно, пойдем.

Признаться, мне очень нравятся эти люди, и оба старика инженеры, и Раечка, и красавица Валя. Мне доставляет удовольствие быть с ними.

Некоторое время мы еще прогуливаемся по саду возле столовой. Вскоре к нам присоединяется Валя.

Раечка со смехом передает ей мой рассказ о «дядюшке», «племяннице» и Косте.

– Так это же я ему рассказала, – говорит, улыбаясь, Валя и обращается ко мне. – Вы хотя бы сослались на источник?

– Их два, – отвечаю я. – Яков Захарович тоже, оказывается, помнит этого дядюшку. А вот зато у меня, у единственного, есть фотодокумент. Прошу, товарищи, внимания. Вы, Валя, уже видели, – и я важно вытаскиваю из кармана знаменитую фотографию. – Вот, Игорь Леонидович, та девчонка, которую вы искали. Узнаете? А вот и знаменитый Костя.

Мы останавливаемся возле фонаря и все с интересом рассматриваем фотографию.

– Валечка, – говорю я, – а вы случайно вот этого паренька не помните? Мне сказали, он ухаживал за Верой, – и я пальцем указываю на Павла.

Валя пристально вглядывается в фотографию, потом берет ее в руки и наконец качает головой:

– Нет, не помню.

– Его зовут Павел.

– Павел?.. Нет, не помню я его.

– А вы, Игорь Леонидович? – не теряю надежды я.

Инженер забирает у Вали фотографию в свои огромные ручищи, сдвигает очки на лоб и после долгого изучения со вздохом возвращает фотографию мне.

– Нет, милый мой, что-то не припоминаю, – и мечтательно добавляет: – Вот если бы он тоже исчез…

– Этого еще не хватает, – я машу рукой. – Только не накаркайте, ради бога.

– Ну, пойдемте же, пойдемте, – торопит нас Раечка. – С этой вашей фотографией наверняка опоздаем.

Итак, мы идем смотреть заграничный детектив с необычайно интригующим названием. События в нем происходят в Лондоне. Бандиты действуют ловко и нагло, используя последние достижения науки и техники. Главарем их оказывается не более и не менее как сам помощник начальника тюрьмы. Ну, и симпатичный, пожилой комиссар Скотланд-Ярда, естественно, сбивается с ног. Но особенно восхищает меня финал: комиссар ловит главаря на стадионе, во время футбольного матча, обнаружив его, переодетого и загримированного, среди ста тысяч беснующихся зрителей, разглядывая с помощью телевизионной камеры физиономии людей на противоположной трибуне. О господи, мне бы такую установку и такое везение, конечно.

Мы возвращаемся домой поздно, по дороге оживленно обсуждая головоломные ситуации в фильме. В ответ на некоторые мои скромные критические замечания Раечка важно говорит:

– Вы не понимаете, Виталий, специфики этой работы. Если бы вы хоть два месяца проработали сыщиком…

– А вы сколько проработали, мадемуазель? – ехидно интересуется Яков Захарович.

– Но я же не кончила! – возмущается Раечка. – Или прочли бы столько книг о них, сколько я! А вы, Яков Захарович, прочли, видимо, еще меньше, чем Виталий. Ну, как же можно не понять, зачем тот бандит удрал с любовницей в Ирландию? Это же ребенку ясно…

– Если ему вдобавок объяснить, что такое любовница, – иронизирует Яков Захарович.

Мы подходим к нашему санаторию. В саду темно и пусто, на танцплощадке не играет радио, во многих окнах погашен свет. Тихо. Слышны лишь далекие паровозные гудки.

У входа в главный корпус я прощаюсь со своими спутниками и через сад бреду к себе, во второй корпус. Душно, пахнет прелой листвой и увядающими цветами.

На минуту мне становится грустно. Беспокойная у меня все-таки жизнь и какая-то тяжкая, не в смысле тягот или каких-то там особых опасностей, а просто никогда ни с чем радостным, веселым, даже нормальным мы дела не имеем, наоборот, всегда и всюду – с жестокостью, подлостью, низостью. Какой запас сил надо иметь, чтобы при этом верить в лучшие человеческие качества и свойства? И ведь в один прекрасный день этот запас может у тебя иссякнуть. Что тогда? Ты тоже станешь жестоким и подлым? Ведь с этими качествами можно не только совершать преступления, но и бороться с теми, кто их совершает. Впрочем, это бесчеловечный и гибельный путь. Запаса душевных сил должно хватить.

И потом, устаешь все время что-то скрывать от окружающих, причем не от врагов или полудрузей, как, допустим, наш разведчик за рубежом, а здесь, от своих. В обычной жизни, на мой взгляд, даже труднее сохранять такой постоянный самоконтроль. Как это Раечка сказала? «Если бы вы хоть два месяца поработали сыщиком»? Да, вот вам и почетная работа, в которой часто и признаться нельзя.