Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

– Конечно, – вполне искренне соглашаюсь я.

– Ну вот. А им только скажи, что кажется, они сразу готовы арестовать.

– Да что вы, Лида! Совсем не так просто арестовать. Тут улики нужны.

– Это вам нужны. А им… Вы же не знаете, вы приезжий. А я видела. Ему главное было – арестовать. Еще мне сказал: «Он потом сам во всем признается, только нажмем». Хорошее дело, да?

– Кто же он такой?

– Вызывал меня. Забыла уж фамилию. Толстячок такой, бровки бреет.

Лида насмешливо улыбается, и симпатичные ямочки на ее щеках становятся еще заметнее. А меня разбирает злость, словно кто-то лично меня оскорбил и запачкал. Неужели так себя вел Окаемов?

– Недопустимо это, – резко говорю я.

– Вот. Поэтому ему не сказала, а вам скажу, – кивает Лида. – У нас вдруг – это еще при Гвимаре Ивановиче – начала время от времени проходить пряжа капроновая. Ну, продавать мы ее стали. Совсем не наш товар. И очень дорогой. Гвимар Иванович мне сказал, что нарочно добился ее, чтобы план по обороту выполнить. Ну, все, конечно, законно было. Мы ее оприходовали. Но… Как бы сказать? Не видели. Она почему-то транзитом к покупателю шла. Минуя магазин.

– А так разве не бывает?

– Не знаю. Но у нас так никогда до этого не было.

– И куда же она транзитом шла, кому?

– В разные места, сейчас уж даже не помню все. А скажем, последний раз, недавно совсем, на трикотажную фабрику нашу, Министерства местной промышленности. Сразу вся партия.

– А откуда эта пряжа к вам поступает?

– Из самых разных мест. Даже из Москвы.

– Ого! Ближний путь.

– Из Москвы больше всего. По восемь тонн, по десять. А из других мест обычно по три-четыре тонны, больше не бывает.

– И вы сразу стали план выполнять?

– Конечно. Даже перевыполнять. И сейчас так, при Георгии Ивановиче. Премии за это получаем. При нашей зарплате это знаете, как всем важно? Ведь каждый раз несешь эту зарплату, как воробья в руке: вот-вот улетит.

Лида улыбается. Хорошая у нее улыбка, честное слово.

– А Леша вам не помо… гает? – я чуть не говорю «помогал».

– Ой, он мне раньше все время деньги совал. Я его спрашиваю: «Откуда они у тебя?» – «В карты, говорит, выиграл». Ну, и я не брала. Это нечестные деньги.

– Скажите, Лида, – снова спрашиваю я, – а вы такого Лешиного приятеля не знаете, Николая? Фамилия его Совко.

Кличку «Чума» Лида, конечно, не знает.

– Николай? – переспрашивает она. – Совко? Вот фамилию эту я как будто слышала. От Леши, наверное. А может быть, и не от Леши. Не помню.

– Ну, а Славку вы знаете? – вдруг спрашиваю я, сам еще не представляя, зачем мне этот Славка нужен. – С Лешей грузчиком у вас в магазине работал. Длинный такой, как я, – и невольно улыбаюсь. – Меня даже с ним Пелагея Яковлевна в первый момент спутала, когда я пришел.

Но Лида сердито хмурится и поджимает пухлые губы.

– Знаю, знаю, – говорит она. – Как не знать.

– Он по-прежнему у вас в магазине работает?

– Нигде он, по-моему, не работает. Со всякой шпаной по набережной шляется, вот его работа, балды.

И вдруг я вспоминаю вчерашнюю вечернюю набережную и внезапно окруживших меня там парней. Среди них был один длинный, вроде меня. Жаль, больше ничего невозможно было разобрать в темноте. Может, это и был Славка?

Лида вдруг слабо улыбается.

– Он и правда такой длинный, как вы. Только вы светлый, а он черный. И глаза у него стали злые, смотреть страшно.

– Он с Лешей до сих пор дружит?

– Кто их теперь знает, – вздыхает Лида. – Вы лучше у Зины спросите. Мы с мамой Лешу давно не видели. Я вам Зинин телефон дам. Мы ведь с ней подруги. Через меня и Леша с ней познакомился. Так мы с мамой надеялись. Но ничего у них пока не выходит, никакой совместной жизни. Так…

Она машет рукой и вздыхает. У нее самой тоже не задалась жизнь. Вот развелась. Кто же ее бросил, такую славную? Или она сама бросила? Впрочем, все еще у нее впереди. Кто сейчас не разводится. Подумаешь, двадцать четыре года ей только.

– Пишите, – предлагает мне Лида и диктует номер телефона.

Я записываю. И не поворачивается у меня язык сообщить ей о гибели Лехи, ну никак не поворачивается. Но и скрывать это невозможно, когда-нибудь она должна будет об этом все равно узнать.

А Лида вдруг тихо говорит:

– Слава мой муж бывший.

Это так неожиданно, что я не в силах скрыть изумления.

– Вы думаете, он всегда такой был? – страдальчески улыбается Лида. – Он мастером был по телевизорам, в ателье. Его споили. Дружки всякие, клиенты. Никто с пустыми руками к нему не приходил. Никто не верил, что он и так все хорошо сделает. А у него были такие руки… – она закусывает губу и умолкает.

А я не знаю, что ей сказать. Утешать тут глупо, соглашаться тоже глупо. И жалко мне эту славную женщину ужасно.

– Тогда я решила уйти от него, – продолжает Лида, глядя перед собой в пустоту, и на глазах у нее медленно наворачиваются слезы. – Я думала: а что, если появится ребенок от пьяницы? Искалеченный ребенок. Ужас-то какой. Мне рассказывали, что так бывает. Он, вы бы знали, что я пережила, что только передумала. И все-таки решила уйти. Жить надо по-человечески или уж… совсем не жить. Мы оба плакали. И Слава тоже. Он сказал, что будет лечиться, а потом вернется ко мне. Вот уже скоро два года, в апреле… Не надо мне его ждать больше… видно, не надо… Бесполезно…

Она словно уговаривает себя, а из глаз текут слезы. И помочь тут, главное, нечем. Никто тут не может помочь.

– …И Зине я про Лешу сказала, что пьет он, что… А она на меня, дурочка, обиделась, – глядя уже в пол, говорит Лида. – Как, мол, я могу так про брата говорить. А как же иначе? Ей судьбу свою строить надо. Я вот никогда раньше не задумывалась, зачем я живу, для чего, для кого? Для себя? А что мне нужно, веселье разве? Нет, мне не веселье, мне счастье нужно.

Лида вздыхает и смахивает слезы. Она кажется мне сейчас совсем другой, чем в первый момент нашей встречи. Черты ее лица обострились, и румянец на щеках уже не такой яркий, и губы стали тверже, резче обозначились, и в глазах сейчас боль стоит.

– А он не вернется, – грустно заключает Лида. – Все равно не вернется. Ему его дружки дороже… А-а, я вспомнила! Это от него я слышала про того Николая, про Совко. Слава им все восхищался.

– Чем же он восхищался?

– Ну, всем. Никого, мол, этот Николай не боится, делает что хочет. А вот его все боятся. А как-то даже признался, что и он этого Николая боится. И что в милиции у него… Ну, в общем, знакомые есть. Поэтому он ничего и не боится. Вот Слава этим всем и восхищался.

– Но все-таки, Лида, – с непонятной самому мне надеждой спрашиваю я, – все-таки вы его пока еще ждете?

Лида вздыхает и по-прежнему смотрит в пол.

– Женщина всегда преданней мужчины, – задумчиво говорит она. – И любит крепче. Если бы я могла Славу исправить, я бы все, кажется, отдала… всю свою кровь, наверное… Все, все…