Аркадий Адамов - Инспектор Лосев

Я качаю головой.

– Ошибаетесь. Внезаконная деятельность, как показывает опыт, у нас дело неверное, опасное и, в конце концов, обреченное. Ну, к примеру. Сколько времени вам удалось продержаться в последнем деле, скажите честно?

– Что значит «продержаться»?

– Сколько прошло времени, как вы договорились с… Гелием Станиславовичем?

– С каким еще Гелием Станиславовичем? – подозрительно переспрашивает Барсиков.

– Ну, зачем притворяться, что вы его не знаете? – усмехаюсь я. – Вы же умный человек. Ведь я не с неба взял это имя, правда?

– А! В самом деле… Глупо темнить, когда Виктор, этот трус, сидит сейчас где-то и все рассказывает. Что вы спросили?

Я повторяю вопрос.

– Мы сотрудничаем года два-три, – отвечает Барсиков.

– Ну вот. Так стоит ли из-за двух-трех лет такой нервной, хотя и обеспеченной жизни жертвовать куда большим количеством лет, которые вы проведете за решеткой?

– Случайность, – скрипит Барсиков. – Какая-то случайность, ручаюсь.

– У вас это будет первая судимость? – спрашиваю я. – Не скрывайте.

– От вас не скроешь! Третья.

– Ну, вот видите. И дело-то ведь не шуточное, Лев Игнатьевич. Мы до самого конца цепочки пройдем, будьте уверены. Доберемся и до Гелия Станиславовича с его синей «Волгой».

– Пижон несчастный! – сердито фыркает Барсиков. – Только это еще не конец цепочки, между прочим.

– Возможно. Я тут не специалист. Со специалистами вы еще встретитесь. Но вы не ответили на мой вопрос: стоит ли жертвовать столькими годами жизни ради двух-трех «богатых», так сказать? Я этой психологии не пойму. Объясните.

В ответ Барсиков досадливо машет рукой.

– И никогда не поймете, – говорит он. – Я не могу спокойно видеть, как пропадают кругом всякие коммерческие возможности. И тем более, когда ими могут воспользоваться другие. Ведь прорехи всеобщего планирования неизбежно заполняются, имейте это в виду. На свободное место всегда прихожу я или другой предприимчивый человек. Свободное место, которое не хочет или не может занять государственное производство, просто требует внимания. И я становлюсь буквально больным, если его упущу. Буквально. Но я редко упускаю, – самодовольно усмехается Барсиков. – Это я вам, конечно, не для протокола сообщаю. Могу даже привести пример. Вот эта великолепная пряжа, о которой сейчас, обливаясь слезами, рассказывает Купрейчик, дурак, трус. Эта пряжа лежала у него на складе мертвым грузом, она не нужна была производству, и никто не требовал ее обратно, в планах она как бы не числилась.

– Но он же официально отправил ее на продажу в магазин Шпринца, – возражаю я. – По указанию руководства.

– Верно! – подхватывает Барсиков, и в глазах его зажигается хитрый, живой блеск. – Но все это, представьте, сделал я. И пряжа пошла в дело, а сам я, не скрою от вас, очень недурно заработал на этом. Поэтому я, конечно, перегрызу глотку любому, кто захочет это сделать вместо меня. Вот так пришлось убрать Гвимара, – неожиданно заключает Барсиков. – Что поделаешь.

– Значит, организатор убийства вы?

– Я. Доказательств, правда, вы не найдете. Я побеспокоился.

– Найдем. Значит, вы убрали конкурента?

– Убрал. На войне как на войне.

– А послал к вам тех двух Гелий Станиславович?

– Вы очень быстро хотите все узнать, – усмехается Барсиков, закуривая новую сигарету и опять пытаясь сжечь спичку до конца, на этот раз фокус ему удается, и он явно доволен.

– Значит, Виктор Арсентьевич согласился с вами иметь дело, хотя вы убили его лучшего друга? – задаю я новый вопрос.

В каждом деле меня интересуют такие вот моральные и психологические аспекты, это помогает понять побудительные мотивы, разгадать некоторые поступки и характеры. Такое копание входит у меня в привычку.

– Бросьте, – небрежно машет рукой Барсиков. – Какие могут быть в наше время друзья? Это все сладкие слюни, их выдумывают газеты.

Я чувствую, что усталость мешает мне дальше вести этот разговор спокойно. Меня начинает переполнять злость. Нет настоящей дружбы? Это он мне будет говорить?

– В газетах пишут не о вас, когда пишут о дружбе, – насмешливо говорю я. – Какая уж тут дружба. Купрейчик, например, сейчас выкладывает все ваши секреты и всех топит, рассчитывая спасти свою шкуру. Вот такая у вас дружба.

– Причем тут дружба? Это трусость и предательство, – свирепо рычит Барсиков. – От меня вы этого не дождетесь, имейте в виду. Я из другого теста. Понятно вам?

Я пожимаю плечами.

– Надеюсь, вы просили о свидании со мной в такой поздний час не для того, чтобы читать мне лекции по экономике и заверять, что ничего мне не скажете?

– Конечно, – заметно успокаиваясь, кивает головой Барсиков. – Дело в другом. Я думаю, что больше вас не встречу. Мной займется следователь. Так вот: на прощанье хочу вам сказать. Я скоро выйду на свободу. Я знаю много путей для этого. И я вас запомню. С вас началось крушение самого красивого и выгодного моего дела. Я вам этого не прощу. Учтите. И вас найду. Я человек упрямый. Вот что я хотел вам сказать.

– Что ж, Лев Игнатьевич, посмотрим, придется ли нам встретиться. Только о таких планах как ваши лучше не предупреждать. Солидные люди так не поступают. Дешевкой пахнет.

– Поглядим, какая это дешевка, поглядим! – снова вскипает Барсиков.

На том наш разговор и заканчивается. Малоприятный разговор.

И вот я еду домой в пустом троллейбусе по пустынным, ночным улицам. Я измучен этим днем до предела и все время, пока еду, нахожусь в каком-то взвинченно-недовольном состоянии, словно день прошел вовсе безуспешно, словно и последний, трудный разговор с Барсиковым ничего нам не дал. А ведь он кое-что дал, вы, наверное, тоже обратили внимание.

Сегодня с утра у нас собирается еще одно «межведомственное» совещание. Приехал из прокуратуры Виктор Анатольевич. Службу ОБХСС представляют Эдик Албанян и его начальник Геннадий Антонович Углов. Ну, а Уголовный розыск – мы с Кузьмичом, Валя Денисов и Петя Шухмин.

На это совещание мы с Петей идем вместе, и он мне по дороге вдруг, улыбаясь, сообщает:

– Валька-то жениться вроде собрался. Ты ничего не слыхал?

– Ну да? – удивляюсь я.

– Усиленно больно ухаживает за одной девчонкой. Я ее, между прочим, видел.

– И как, понравилась?

– Мне жены и девушки моих друзей никогда не нравятся, – решительно объявляет Петя. – Это уже такая психология. Ну, прямо как отрезает, представляешь?

– Да я не в том смысле, а вообще.

– Ах, вообще. Тогда, конечно, ничего, вполне симпатичная. Только очень уж маленькая. Под стать Вальке, словом. Зовут Нина. Бухгалтер в ресторане.

– Все уже узнал.

– А как же? – смеется Петя. – Служба такая.