Роберт Гулик - Золото Будды

Тут оркестр взорвался невообразимым грохотом гонгов, кимвалов и маленьких барабанов. Младший брат встал и под пронзительный аккомпанемент флейты страстно запел о своей невиновности. Судья Ю, гневно закатывая глаза, переводил взгляд с одного брата на другого. Внезапно музыка смолкла. В последовавшей мертвой тишине судья Ю перегнулся через стол, схватил обоих братьев за лацканы халатов и притянул к себе. Сперва он понюхал рот младшего брата, а затем старшего. Потом, грубо оттолкнув последнего, ударил кулаком по столу и громоподобно взвыл. Вновь бурно заиграла музыка; одобрительно завопила публика. Толстяк впереди встал и заревел что было мочи:

— Здорово! Здорово!

— В чем дело? — спросил судья Ди, неожиданно для себя заинтересовавшись.

— Судья сказал, — восторженно тряся бородкой, принялся объяснять старшина Хун, — что старший брат пахнет миндальным молоком! Старый отец знал, что его убьет старший сын, а потом подделает любой оставленный им ключ, указывающий на злодея. И поэтому он вложил свое сообщение в миндаль. Сам миндаль был истинным ключом, потому что старший брат очень любил миндальное молоко!

— Неплохо! — заметил судья Ди. — Я подумал, что…

Но его заглушил оркестр, возвестивший начало следующей сцены. Теперь перед судьей Ю преклонили колени два мужчины в сверкающих золотом одеждах. Каждый размахивал исписанным листом бумаги с большой красной печатью. Прислушавшись к их словам, судья сделал вывод, что это знатные люди. Их господин оставил каждому из них по половине огромного состояния: землю, лошадей, рабов и ценности, как было указано в представленных ими бумагах. И каждый настаивал на том, что дележ был совершен несправедливо и другому досталось больше положенного.

Судья Ю смотрел на них, вытаращив белки глаз, и недобро качал головой, так что украшения на его шапке посверкивали в ярком свете фонариков. Музыка стала совсем тихой, создавая напряженную атмосферу, захватившую и судью Ди.

— Ну, давай же, говори! — нетерпеливо крикнул толстяк.

— Заткнись! — к немалому своему удивлению услышал судья собственный голос.

Затем раздался громкий звон гонгов. Судья Ю встал. Он выхватил документы из рук обоих истцов и передал каждому бумагу другого, после чего воздел длани, обозначая, что дело решено.

Два вельможи в изумлении рассматривали документы в своих руках.

Публика взорвалась оглушительной овацией. Толстяк обернулся и снисходительно заговорил:

— Ну, дошло до тебя наконец? Видишь, эти двое…

Слова застряли у него в глотке. Разинув рот, он смотрел на судью. Он узнал его.

— Я все прекрасно понял, благодарю вас! — чопорно произнес судья.

Он встал, стряхнул с коленей апельсиновые корки и начал пробираться сквозь толпу. За ним последовал старшина Хун, бросив последний тоскующий взгляд на сцену, где перед судейским столом предстала лицедейка, указавшая им места.

— Это о молодой женщине, выдававшей себя за мужчину, ваша честь, — взывал старшина. — Очень неплохая история!

— Нам действительно пора возвращаться, Хун, — решительно проговорил судья.

Когда они шли по запруженным народом улицам, судья Ди вдруг сказал:

— Обычно так и бывает, ждешь одного, а получается совершенно другое. Признаюсь, что в годы учебы я представлял себе работу судьи примерно такой, как только что изобразил нам на сцене судья Ю. Я думал, что буду восседать за судейским столом, снисходительно выслушивая всевозможные запутанные истории, замысловатое вранье и противоречивые утверждения. А потом как ухвачусь за какое-нибудь слабое место — и вынесу решение, разоблачив ошеломленного преступника! Что ж, Хун, теперь я знаю, что все иначе.

Они засмеялись и пошли дальше.

Вернувшись в судебную управу, судья Ди вместе со старшиной направились прямо в кабинет. Судья сказал:

— Завари мне чашку хорошего крепкого чая, Хун! И себе тоже. Затем можешь подготовить мои церемониальные одежды для торжества в храме Белого облака. Какая досада, что нам придется туда идти! Я бы предпочел остаться здесь и порассуждать вместе с тобой, насколько мы продвинулись в нашем расследовании. Но ничего не поделаешь!

Когда старшина принес чай, судья неторопливо сделал несколько глотков.

— Должен признаться, Хун, что теперь я начал понимать твою страсть к театру. Нам следует чаще посещать представления. Сначала все кажется совершенно запутанным, а затем вдруг происходящее обретает кристальную ясность. Как бы хотелось того же в нашем деле об убийстве!

Судья задумчиво покрутил ус.

— То, что они собирались показывать, когда мы уходили, я уже видел, — говорил старшина Хун, бережно извлекая из кожаного футляра церемониальную шапку судьи Ди. — Там все дело в…

Судья Ди будто и не слушал. Он вдруг стукнул кулаком по столу.

— Хун! — воскликнул он. — Мне кажется, я понял! Святые Небеса, если все именно так, я должен был понять это гораздо раньше!

Он еще ненадолго задумался и сказал:

— Принеси мне карту округа!

Старшина поспешно развернул на столе большую красочную карту. Судья Ди внимательно изучил ее и кивнул.

Он вскочил и принялся мерить шагами кабинет, сосредоточенно хмуря брови и заложив руки за спину.

Старшина Хун не сводил с него напряженного взгляда. Но судья еще не один десяток раз пересек кабинет, прежде чем наконец остановился и сказал:

— Вот оно! Все сходится! Теперь мы должны взяться за дело, Хун. У нас масса работы и очень мало времени!

Радужный мост за восточными воротами был освещен рядом больших фонарей, разноцветные огни отражались в темной воде протоки. По обе стороны дороги, ведущей к храму Белого облака, тянулись гирлянды весело раскрашенных фонариков, висящих на длинных шестах, а сам храм сиял огнями факелов и масляных ламп.

Когда судью Ди переносили через мост, людей на нем почти не было. Назначенный для церемонии час наступил, и жители Пэнлая уже собрались в стенах храма. Судью сопровождали только трое его помощников и два стражника. Старшина Хун сидел напротив судьи в паланкине, Ма Жун и Цзяо Тай ехали следом верхом, а два стражника, возглавлявшие шествие, несли на высоких шестах фонари с начертанными на них иероглифами «Суд Пэнлая».

По широким мраморным ступеням паланкин подняли к воротам. Судья услышал звон кимвалов и гонгов, сопровождающий монотонное пение монахов, хором исполнявших буддийские гимны. Из ворот тянуло одуряющим ароматом индийских благовоний.

Главный двор храма был переполнен народом. Над толпой, на высокой террасе перед главным зданием, скрестив ноги на покрытом красным лаком троне, восседал настоятель. Он был в подобающих его высокому сану фиолетовых одеяниях и шитой золотом парчовой накидке. Слева от него на низких стульях сидели судовладелец Ку Менпин, старшина Корейского квартала и два цеховых мастера. Высокое кресло справа от настоятеля, самое почетное место, оставалось свободным. Рядом с ним сидел присланный комендантом крепости войсковой командир в сверкающих доспехах и с длинным мечом. Далее расположился ученый господин Цзао и еще два цеховых мастера.