Найо Марш - Заклятие древних маори. Последний занавес

– Миссис Аллейн. Дражайшая миссис Аллейн, просыпайтесь же.

Трой открыла глаза. У ее кровати стояла, полностью одетая, Фенелла. При слабом свете зари лицо ее было очень бледно. Она нервно сжимала и разжимала ладони. Уголки губ были опущены, как у готового расплакаться ребенка.

– О Господи, ну что еще?! – воскликнула Трой.

– Я подумала, надо мне сказать вам. Больше некому. Все словно обезумели. Пол не может оставить мать, мама пытается успокоить тетю Десси, та в истерике. Да и я едва на ногах держусь. Мне просто надо с кем-то поговорить.

– Да в чем дело-то? Что стряслось?

– Дед. Баркер принес ему молоко. И увидел. Лежащим. Мертвым.

Нет худшего жребия, чем оказаться в чужом доме, куда пришло горе. Чувство одиночества, ощущение постоянного вмешательства в чужую беду, когда тебе кажется, что только болтаешься под ногами и от тебя бы с облегчением избавились, – все это повергает в состояние постоянной неловкости, которой суждено оставаться невысказанной. А если ничем не можешь помочь, то это чувство лишь обостряется. Пожалуй, Трой была только рада, что Фенелла пришла к ней искать утешения. Она поспешно разожгла вчерашние угли, усадила дрожащую, как щенок, Фенеллу следить за огнем, пока она принимает ванну и одевается, и когда дитя наконец расплакалось, принялась слушать сбивчивый рассказ. Фенелла все время возвращалась к тому моменту, когда в отношениях между ней и дедом возникла трещина.

– Ужасно, что мы с Полом причинили ему такую боль. Нам никогда уж себя не простить – никогда, – рыдала она.

– Ну, ну, – прервала ее Трой, – глупости. Вы с Полом сделали то, на что имели полное право.

– Но мы были слишком жестоки. С этим вы не можете не согласиться. Мы причинили ему большое горе. Он сам это сказал.

Действительно, сэр Генри говорил это много раз, и с большим нажимом, и непонятно, что двигало им – злость или искреннее переживание. Тогда Трой решила зайти с другой стороны.

– По-моему, он смирился с этим, – сказала она.

– Да, но вчера вечером! – снова залилась слезами Фенелла. – Только подумать, что мы говорили о нем вчера вечером. В гостиной, после того как вы ушли. Все, кроме мамы и Пола. Тетя Милли сказала, что у него, возможно, приступ, а я – да пусть хоть помрет, мне, мол, все равно. Ужас! И наверное, он это почувствовал. Он вычеркнул из своего завещания тетю Полин и маму, меня с Полом из-за нашей помолвки и из-за того, как мы о ней объявили. Стало быть, сильно переживал.

«Завещание, – подумала Трой. – Боже правый, а ведь верно. Завещание!» И вслух сказала:

– Фенелла, он был стар. Я думаю, и, наверное, вы со мной согласитесь, что будущее не так уж много ему обещало. Так, может, и неплохо, что ушел он тогда, когда ему казалось, что все так превосходно устроилось. Застолье получилось замечательное.

– А как кончилось?

– О Господи, вы про это. Ну да, ну да.

– А может, оно, застолье это самое, его и убило. Эти жареные лангусты. Все так думают. А ведь доктор Уизерс предупреждал его. И никого с ним рядом не было. Он просто пошел к себе и умер.

– А доктор Уизерс?..

– Да. Он осмотрел его. Баркер сказал тете Милли, и она позвонила ему. Он говорит, это был жестокий приступ гастроэнтерита. Он говорит, приступ случился – скорее всего – вскоре после того, как дед лег. А как подумаешь, что в это самое время мы такие ужасные вещи говорили про него в гостиной, то просто в дрожь бросает. Все, кроме Седрика, а он про себя злорадствовал. Негодяй эдакий, он и сейчас злорадствует, если уж на то пошло.

Вдали глухо прозвучал гонг.

– Идите завтракать, – сказала Фенелла. – Я не могу.

– Нет, так не пойдет. Глотните хоть кофе немного.

Фенелла нервно стиснула руку Трой.

– Знаете, вы мне так нравитесь, – заговорила она. – Потому что вы другая, ни на кого из нас не похожи. Ладно, пошли.

Анкреды в трауре – зрелище сильное. Полин, Дездемона и Миллимент, уже сидевшие в столовой, все были в черных платьях. Взглянув на них, Трой вдруг сообразила, что сама-то, не подумав, надела красный свитер. Она произнесла слова соболезнования, прозвучавшие фальшиво. Дездемона молча сжала ей руку и отвернулась. Полин ошарашила, залившись слезами и порывисто поцеловав Трой. И уж совсем странно было видеть неулыбчивую и мертвенно-бледную Миллимент. Вошел Томас. Вид у него был растерянный.

– Доброе утро, – поклонился он Трой. – Ужасно, правда? Знаете, до сих пор не могу поверить. Остальные-то вроде смирились. Плачут и все такое прочее, а я не могу. Бедный папа. – Он посмотрел на сестер: – Вы совсем не едите. Полин, что тебе положить?

– О, Томас. – Полин сделала красноречивый жест.

– Наверное, потом, – продолжал Томас, – мне и самому не захочется ничего есть, но сейчас я голоден как волк.

Он сел рядом с Трой.

– Хорошо, что вы успели закончить портрет, правда? Бедный папа́.

– Томми! – выдохнула его сестра.

– А что, разве не так? – мягко возразил он. – Папа тоже был бы доволен.

Вошел Пол и почти сразу следом за ним Дженетта Анкред, в твидовом костюме. К немалому облегчению Трой, они, как и Томас, говорили нормальными человеческими голосами.

Миллимент тут же начала рассказывать, как Баркер обнаружил тело сэра Генри. Судя по всему, в восемь утра он, как обычно, принес ему чашку молока и стакан воды. Подходя к комнате, он услышал, как внутри жалобно завывает кот Карабас. Стоило открыть дверь, как кот вылетел наружу и бросился по коридору. Баркер решил, что сэр Генри просто забыл выпустить кота, и подивился, отчего тот не разбудил хозяина.

Он вошел в комнату. Было еще совсем темно. Баркер отличался близорукостью и все же разглядел лежащее на кровати тело.

Он зажег свет, присмотрелся и тут же в ужасе бросился бежать по коридору и заколотил в дверь Миллимент. Когда они вместе с Полин откликнулись и пригласили его войти, он остался на месте и нервным шепотом попросил Миллимент выйти. Та накинула халат и вышла в холодный коридор.

– Я поняла, – перебила ее Полин, – что что-то случилось. Словно голос был.

– Естественно, – передернула плечами Миллимент. – Баркер никогда не колотит в двери по утрам.

– Я поняла, это Большой Гость, – гнула свое Полин. – Сразу поняла.

Миллимент ушла вместе с Баркером в комнату сэра Генри. Оттуда она послала камердинера поднять Томаса, а сама позвонила доктору Уизерсу. Его не оказалось на месте, но, так или иначе, примерно через час он уже был в Анкретоне. По его словам, это был острый приступ гастроэнтерита, вызванный, возможно, перееданием за ужином. Сердце сэра Генри не выдержало приступа, он потерял сознание и скончался.

– Я не понимаю, – сказала Полин, – почему он не позвонил. Раньше, как почувствует недомогание ночью, всегда звонит. Там, Десси, в коридоре, специальный звонок имеется, а шнур тянется к его кровати.