Найо Марш - Заклятие древних маори. Последний занавес

– Ноги моей не будет в доме, где меня оскорбляют, – отчеканила мисс Орринкурт. – В этой комнате прозвучали слова, которые не потерпит ни одна уважающая себя девушка, тем более в моем деликатном положении. Нодди!

Сэр Генри, продолжавший на протяжении этой речи обрабатывать кулаками каминную полку, мгновенно остановился и с некоторым беспокойством посмотрел на нее.

– И уж поскольку здесь прозвучали некоторые объявления, то не думаешь ли ты, Нодди, что и нам есть что сказать в том же роде? Или… – зловеще добавила она, – нет?

Выглядела мисс Орринкурт в этот момент бесподобно. Это была чисто пластическая бесподобность, гармония цвета и формы, линии и фактуры. И весь образ отличается такой законченностью, думала Трой, что, будь мисс Орринкурт менее склочной и вульгарной, гармония была бы разрушена. В своем роде она безупречна.

– Так как, Нодди? – повторила мисс Орринкурт.

Сэр Генри посмотрел на нее, одернул жилет, выпрямился и взял ее за руку.

– Когда тебе будет угодно, дорогая, – сказал он, – когда тебе будет угодно.

Полин и Миллимент отшатнулись, Седрик набрал в грудь побольше воздуха и принялся теребить усы. Трой с удивлением заметила, что у него дрожат руки.

– Вообще-то я собирался, – начал сэр Генри, – объявить об этом в день рождения. Но поскольку, как это ни печально сознавать, выяснилось, что моей семье на меня наплевать, наплевать на мое благополучие («Папа́!» – вскричала Полин), то в этот час горечи я обращаюсь к Той, Которой не наплевать.

– Вот-вот! – поддержала его мисс Орринкурт. – Только повеселее, пирожок мой.

Сэр Генри приосанился.

– Эта дама, – громко проговорил он, – оказала мне честь, согласившись стать моей женой.

Трой показалось, что, учитывая семейную эмоциональность, Анкреды достойно вышли из этой ситуации, с большим апломбом. Верно, Полин и Миллимент на мгновение онемели, но Седрик почти сразу же вылетел из своего укрытия и схватил деда за руку.

– Дедушка, дорогой, такая радость… замечательно. Соня, милая, – лепетал он, – просто здорово. – И Седрик поцеловал ее.

– Ну что же, папа́, – последовала за сыном Миллимент, разве что мисс Орринкурт не поцеловала, – нельзя сказать, что это для нас такой уж сюрприз. Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что все мы надеемся, что ты будешь счастлив.

Полин дала больше воли чувствам.

– Дорогой мой, – заговорила она, беря отца за руки и вглядываясь в него повлажневшими глазами, – дорогой, родной папа́. Поверь, ради Бога, поверь, что единственное мое желание, чтобы ты был счастлив.

Сэр Генри слегка кивнул. Полин провела ладонью по его усам.

– О, Полин, – произнес он трагически-отрешенным голосом, – меня оскорбили. Полин! Оскорбили до глубины души.

– Нет, – залилась слезами Полин. – Нет!

– Да, – вздохнул сэр Генри. – Да.

Полин невидяще отвернулась от него и протянула руку мисс Орринкурт.

– Будьте подобрее к нему, – слабо проговорила она. – Это все, о чем мы вас просим. Будьте подобрее.

Сэр Генри величественно повернулся, пересек гостиную и бросился в кресло.

Оно издало громкий и какой-то на редкость противный звук.

Багрово покраснев, сэр Генри вскочил на ноги и сорвал с кресла небрежно наброшенный чехол. Под ним обнаружилось нечто в форме мочевого пузыря с надписью печатными буквами: «“Малина”. Способствует хорошему мочеиспусканию». Он схватил этот странный предмет, и вновь из невидимого отверстия раздался тот же устрашающий звук. Он метко швырнул его в огонь, и в комнате сразу запахло паленой резиной.

– Ну вот что, доложу я вам, – сказала мисс Орринкурт, – хорошенького понемногу. Этот ребенок начинает себе слишком много позволять.

Сэр Генри молча прошагал к двери. Прежде чем уйти, он выдал реплику «под занавес»:

– Миллимент, будь любезна, пошли утром за моим адвокатом.

Хлопнула дверь. После минуты полного молчания Трой наконец удалось покинуть гостиную.

Утром Трой без особого удивления узнала, что сэр Генри чувствует себя неважно и позировать не сможет, хотя к обычному дневному сеансу рассчитывает оправиться. Записка, которую принесли вместе с утренним чаем, гласила, что, если это имеет смысл, Седрик будет счастлив позировать в театральном костюме. Почему бы нет, подумала она. Надо найти алый плащ. Трой предполагала, что в семейных рядах наступит расстройство, по крайней мере Фенелла и Пол удалятся, возможно, в противоположных направлениях. Но ей еще предстояло убедиться, какую гибкость проявляют Анкреды во внутриплеменных войнах. За завтраком появились оба: Фенелла, бледная и молчаливая, и Пол, раскрасневшийся и молчаливый. Полин немного запоздала. Вела она себя по отношению к сыну так, словно он заболел какой-то не очень приличной болезнью. Фенелла же у нее вызывала как будто сдержанную неприязнь, она вообще предпочитала к ней не обращаться. Главенствовала за столом Миллимент. Она была не такой оживленной, как обычно, но за тревогой, если она и впрямь была встревожена, Трой заметила налет некоторого самодовольства. В ее обращении с золовкой появилось какое-то покровительственное сострадание, и это, чувствовала Трой, Полин явно не нравится.

– Ну что, Милли, – нарушила затянувшееся молчание Полин, – ты и при новой дирекции собираешься играть свою прежнюю роль?

– Знаешь, Полин, я всегда теряюсь, когда ты употребляешь театральные фигуры речи.

– Хорошо, ты собираешься вести дом и при новой хозяйке?

– Вряд ли.

– Бедная Милли! – сказала Полин. – Это все для тебя так тяжело.

– Ну, не очень. Мы с Седриком давно подумываем о том, чтобы вместе обосноваться в Лондоне.

– Хорошая мысль, – с излишней поспешностью заметила Полин. – Заодно у Седрика, наверное, появится возможность немного умерить свой пыл.

– А Фенелла с Полом, быть может, подумают, не пригласить ли меня в качестве домохозяйки. – Миллимент засмеялась в первый раз за все утро. И с видимым участием повернулась к ним: – А в самом деле, как вы собираетесь одни управляться?

– Как всякая пара, у которой нет денег, – отрезала Фенелла. – Пол получает пенсию, у меня есть профессия. Оба найдем работу.

– А еще, – непринужденно заметила Миллимент, – быть может, твой дед в конце концов…

– Мы не хотим, чтобы дед что-нибудь для нас делал, тетя Милли, – быстро сказал Пол. – Он, впрочем, и так бы ничего не сделал, но это не важно, мы все равно не хотим.

– Дорогой! – вскинулась его мать. – К чему такая непреклонность! Такая злость! Не узнаю тебя, Пол, когда ты начинаешь так говорить. Что-то, – она с откровенным отвращением посмотрела на Фенеллу, – что-то в тебе страшно переменилось.

– А где Пэнти? – бодро спросила Миллимент.

– В школе, где же еще, – с достоинством ответила Полин. – Обычно она с нами не завтракает.