Юлия Андреева - Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский

Степан замотал себе лицо и только после этого снял с Сергея плащ.

– Вот она, рыбачья избенка. Иди, каналья, тебя, поди, уже заждались, – он с силой развернул князя, подтолкнув его к входу.

Все. Дело было сделано. Но как стыдно-то, как неприятно. Даже здоровенный синячина на княжеской пригожей роже не радовал. Сам же свалял дурака, сам отдал Фредерику в руки ее рыцаря. Сам теперь и плачь.

А что не плакать-то, он давно привык видеть себя тем самым лунным рыцарем принцессы Фредерики, а какой из него рыцарь? Дракон он – истинный дракон из детской сказки, стерегущий девичью башню. И вот теперь он, дракон, сам же допустил в святая святых рыцаря, дабы тот спас его любимую, потому как разве ж это можно, чтобы кнутобоец, экзекутор, ну, пусть даже секретарь Тайной канцелярии – и стал отцом будущего царя? Это ведь курам на смех. С другой стороны – если Фредерика не родит, вот тогда он точно потеряет ее навсегда. Нет, пусть лучше родит от благородного рыцаря. Родит наследника престола от светлого князя Сергея Васильевича, как запланировала сама государыня. Ну, не родит от этого, найдется другой, тот же Нарышкин или… главное, чтобы цесаревна выполнила свой долг. Да если понадобится, он сам будет приводить к ней прекрасных рыцарей, столько, сколько ее душеньке захочется, чтобы в один из дней принцесса вышла бы из башни, взглянула на своего дракона и поняла, что все это время любила только его одного. Ну, или как-то так…

Обратный путь можно и сквозь ночь, российские дороги, чай, не дикие пустоши, не густые рощи, дубравы: едва стемнеет, на королевской дороге караульные на каждой версте зажигают по бочке с горящей смолою. Далеко видать. Ему же, Шешковскому, не до пейзажей. Плачет Степан, то о низком своем поступке, о злодеянии своем горюет, пусть и не совершил, так ведь пытался. Стыдно. То о потерянных возможностях, о том, что струсил, смалодушничал и сам отдал Фредерику. Катит в карете Степан Шешковский тихо, мирно, богобоязненно, а над ним луна-лунища, ночная богиня прекрасная. Знает матушка-луна в лесу каждую тропку, каждый ручеек. И душу заплаканного темного рыцаря прекрасной принцессы Фредерики ведает. Темна душа его, как ночь без звезд. Одна только любовь в ней и светится, одна путь ему освещает. Странная эта любовь, запутанная, как тропинки в лесу, ну да луна не в таких душах читала, справится…

НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ПОСЛЕ странного происшествия в Ораниенбауме Шешковский жил тише воды, ниже травы, ожидая ареста. Но то ли Салтыков не признал его, то ли Шувалов пропустил мимо ушей донесение о странном поведении господина секретаря Тайной канцелярии, – Бог ведает.

Приблизительно через неделю после означенных событий, проверяя отчеты в своем личном кабинете крепости, Шешковский услышал шум в коридоре, и в следующее мгновение не вошедший, а влетевший в комнату слуга доложил о визите Степана Федоровича Апраксина. Не успел Степан глазом моргнуть, человек-гора воздвигся на пороге кабинета, как обычно, поражая Степана своим великолепием. На этот раз генерал-аншеф был одет в расшитый золотом темно-зеленый камзол и широкий синеватый плащ, на который ниспадали, подобно водопаду, роскошные седые локоны длинного парика.

– Представляешь, а нашего Салтыкова недруги поколотили. Навалились всем скопом, мешок на голову – и отмутузили почем зря. Нехристи.

– Желаете расследовать это дело? – Шешковский медленно поднялся навстречу гостю, широкий Апраксин заслонял собой дверной проем, не оставляя путей к отступлению.

– Да черт с ним. Должно быть, бабу какую-нибудь не поделили, он ведь еще тот волокита, Сереженька-то наш. Не случайно покойный батюшка именно ему кары измышлял за то, что одним из первых встретил Фредерику.

– А с каких это пор он заделался «нашим»? – сощурился следователь, наблюдая за тем, как туша располагается в огромном, поставленном здесь еще при Ушакове, старомодном кресле.

– Так «наш» он и есть, – пожал плечами Апраксин. – Большое дело делает, его сиятельство наладил, стало быть, контакт между Бестужевым и Екатериной Алексеевной, так что, в случае сам знаешь чего, канцлер примет ее сторону. А это, сам понимаешь, – сила.

– В случае сами знаете чего вы тоже на стороне цесаревны? – Шешковский затаил дыхание, ожидая ответа.

– А я как Алексей Петрович. Повязаны мы вместе, стало быть. Теперь же и Бестужев, и я, и не буду пока раскрывать иных имен, – все мы за Екатерину Алексеевну. Салтыков же, как бы это сказать, мосты наводил. Так что когда я его побитую мордель узрел, поначалу подумал, а не враги ли наши его жизни лишить пытались. А потом… нет, не похоже, к тому времени, как на него напали, все ведь уже было спроворено.

– Что еще слышно при дворе? Как здоровье Елизаветы Петровны? – Степан попытался скрыть несвоевременную улыбку.

– У Елизаветы Петровны, – Апраксин задумался, – давеча был на службе, в церкви почитай рядом стояли. Свежа, прекрасна. Думаю, совсем оклемалась, – он оглянулся, и Шешковский отрицательно помотал головой, показывая, что их не подслушивают.

– Подполковник Николай Леонтьев дрался на дуэли с Захаром Чернышевым и ранил графа в голову. – Апраксин какое-то время изучал внезапно окаменевшее лицо Шешковского.

– И что же, сильно ранен?

– Медикус предупредил, чтобы готовились к худшему. Ссора произошла в доме Романа Воронцова, так Захар до сих пор там. Боятся лишний раз потревожить.

– Прискорбно. – Шешковский отвернулся от проницательного Апраксина, и тот был вынужден взять его за руку.

– Оставил бы ты эту семейку, Степан Иванович, не знаю, какая кошка между вами пробежала, но ведь Захар Григорьевич тоже поддерживает цесаревну, день придет, полк его на защиту подымется. Никто не желает пруссаку кланяться. Надо силы подтягивать. А ты ерунду какую-то затеял. Какой смысл нам уничтожать друг друга?

– С чего вы взяли? – Степан постарался вырваться, но Апраксин зажал его запястье не хуже кандалов.

– Я, конечно, вас понимаю, вы оберегаете репутацию известной дамы, и правильно делаете, в этом ваш долг, в конце концов. Но не самовольствуйте, бога ради! Захар лучше, чем кто-либо другой, настраивает офицеров поддержать, в случае чего, Екатерину Алексеевну. Я знаю, что это вы направили Леонтьева расквитаться с Чернышевым, и он выполнил вашу просьбу. Но что же мы теперь имеем? Леонтьев – зять графини Румянцевой и сродственник Паниных и Куракиных. Граф Чернышев тоже не сирота, родственников, друзей и покровителей у него с избытком. Кроме них, в деле оказался замешан граф Роман Воронцов – брат вице-канцлера, в чьем доме произошло несчастье. Что же теперь, нам ждать новых кровопролитий?

– Леонтьев арестован? – Шешковский задумался.