Юлия Андреева - Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский

Ситуация осложнялась уже тем, что, с одной стороны, Анна Домашнева практически росла вместе с государыней, то есть была для нее достаточно близким человеком, а следовательно, по-хорошему, Степан должен был отругать ее за дурость, после чего предложить Елизавете Петровне принять угодное ей решение. Но с другой стороны, в бой вступила Екатерина Ивановна Шувалова, которая Домашневу на дух не переносила, за что та ей отвечала полной взаимностью. А за Екатериной Ивановной понуро следовал ее муж и непосредственный начальник Шешковского. Тут же выяснилось, что именно Екатерина Ивановна распускает слух, будто бы недавний обморок императрицы, произошедший за несколько дней до рождения Павла Петровича, был связан со злыми чарами, которые насылала Анна Дмитриевна.

Под давлением супруги Шувалов потребовал от Шешковского покончить с Домашневой, Степан же не мог вот так просто объявить Анну Дмитриевну виновной. Он не применял к подследственной пыток и разговаривал с ней по-доброму, обещая походатайствовать перед государыней. Но через два дня после ареста семьи Домашневой ее супруг, который, как и Анна Дмитриевна, содержался всего лишь под домашним арестом, перерезал себе бритвой горло. Узнав о произошедшей трагедии, Елизавета Петровна залилась слезами, видно, не хотела она карать подругу детства, но, в конце концов, распорядилась выслать Домашневых, то есть вдову с двумя детьми, старший из которых был гвардейским офицером, а младший камер-пажом императрицы, в Москву.

Екатерина Алексеевна продолжала сидеть в своих комнатах, и, как ни ловчился, Степан не мог нанести ей визита или хотя бы увидеть цесаревну издалека. Сразу же после родов у нее отобрали ребенка, и теперь маленький Павел постоянно находился на половине императрицы, так что несчастная мать не имела возможности даже осведомиться о его здоровье, последнее было бы истолковано превратно. Так как, если цесаревна справляется о здоровье младенца, стало быть, предполагает, что государыня может плохо о нем заботиться.

Императрица же продолжала пышно праздновать рождение наследника престола. Каждый день устраивались балы и маскарады, зажигали праздничную иллюминацию и фейерверки. Понимая, что не сегодня-завтра Екатерину Алексеевну выпустят из ее временного заточения, Шешковский заранее предвкушал неизбежное столкновение с Сергеем Салтыковым. Но на семнадцатый день после рождения Павла бывший камергер Его Императорского Высочества неожиданно был назначен отвезти известие о рождении наследника в Швецию. Едва Екатерина пришла в себя от первого печального известия, императрица пожелала наконец-то выполнить просьбу княжны Гагариной и назначила день ее свадьбы. Несмотря на то, что Гагарина находилась под особым присмотром Тайной канцелярии, Шешковский испытал некоторое огорчение при мысли, что Екатерина Алексеевна вновь потеряла близкого человека. Так что, если не считать княгиню Грузинскую, теперь великую княгиню окружали только новые, еще незнакомые ей люди.

На сороковой день после родов ей впервые позволили взглянуть на сына, после чего унесли младенца прочь. Через два дня после этого события Шешковский наконец-то сумел увидеть цесаревну, так как, согласно правилу, по прошествии шести недель после родов молодая мать традиционно принимала заслуженные поздравления. Для этого случая Екатерину уложили в роскошную постель, застланную розовым, вышитым серебром покрывалом. Подходящие к кровати один за другим придворные ненадолго припадали к протянутой им ручке, после чего произносили несколько слов поздравлений и уходили, уступая место следующим. Среди допущенных к ручке оказался и Шешковский. Но он так и не сумел произнести хотя бы пару слов, едва его серые глаза столкнулись с карими глазами Екатерины, он уже не мог сдерживать слез. Так прекрасна и одновременно с тем так далека была принцесса Фредерика, чей благородный рыцарь совсем недавно покинул ее, повинуясь долгу чести. А дракон, дракон продолжал лежать у ее ног, счастливый уже тем, что его не прогоняли.

Из Летнего дворца двор был переведен в Зимний. В распоряжении Екатерины Алексеевны оказались две комнаты: очень холодная спальня, окна которой выходили с двух сторон на восток и на север, и вторая, крохотная и узенькая, но зато с камином и удобной софой. Валяясь целый день в полном одиночестве, цесаревна изучала «Историю Германии» и «Всеобщую историю» Вольтера, откуда перешла на «Дух законов» Монтескье и «Анналы» Тацита. Ссылаясь на мнимую болезнь, она заставила себя появиться только на торжественном богослужении на Рождество, после чего действительно свалилась с лихорадкой.

К концу Масленой ненадолго вернулся из Швеции Салтыков, но спустя несколько недель его услали в Гамбург, где он теперь исполнял роль посланника. Это «ненадолго» чуть не довело Шешковского до полного помешательства. При Русском дворе все делалось неспешно, стало быть, Салтыков вполне может пробездельничать в Петербурге и месяц, и полгода, а за это время он неминуемо снова сошелся с нетерпеливо ожидающей его Екатериной.

Узнав через Владиславову, что цесаревна назначила ему время свидания, князь должен был появиться в компании Льва Нарышкина на вечернем приеме у Шуваловых, откуда затем прошмыгнуть к Владиславовой и далее уже в спальню к Екатерине. Поняв, что не в силах помешать этому свиданию, иначе как приказав убить докучливого любовничка, Шешковский обратился за помощью к Роману Воронцову, и тот увлек Сергея Васильевича в ложу франкмасонов, после чего поил до самого утра.

Согласно отчету прослушки, Екатерина Алексеевна не ложилась до трех утра, то и дело вызывая к себе камер-фрау Владиславову и обсуждая с ней, куда мог подеваться князь.

На следующий день Екатерина написала Сергею Васильевичу письмо, список с которого теперь лежал на столе у Шешковского. Она упрекала его сиятельство за ветреность и неверность клятвам. В результате свидание все-таки состоялось, но теперь уже было понятно, что звезда Салтыкова начала стремительно закатываться. Перестав быть камергером, он уже не мог в любое время свободно шастать по дворцу. Появились сложности и препоны, которые было не так просто преодолеть. Уже по тому, что в ответной записке Сергей просил Екатерину почаще показываться в обществе, было понятно, что в основном теперь они будут встречаться на людях. Впрочем, на этот раз сам Бестужев был заинтересован в скорейшей отправке Салтыкова за границу, так что очень скоро князь действительно отбыл.

Летом малый двор переехал в Ораниенбаум, где от нечего делать Екатерина решилась разбить садик. Для этой цели Разумовский направил к ней садовника и предсказателя Ламберти, который очень скоро ошарашил Ее Императорское Высочество смелым предсказанием о том что, Екатерина Алексеевна сделается российской самодержавной императрицей, что она доживет до глубокой старости и увидит своих детей, внуков и правнуков. Мало того, он объявил, что, согласно положению звезд, на престол она взойдет в 1762 году. В ужасе от произошедшего Шешковский изорвал документы и позже выслал дежуривших в тот день слухачей из Ораениенбаума, устроив их при Преображенском приказе, подальше от столицы. Единственной свидетельницей предсказания оставалась Мария Яковлевна Грузинская, которой Степан в последнее время доверял.