Викторьен Сарду - Черная жемчужина

— Корнелиус!.. Боже мой!..

— Да что такое? Что случилось? — воскликнул испуганный ученый…

— О, Боже мой!.. поди сюда!.. Взгляни!.. Взгляни!..

Бальтазар приподнял кверху лампу, чтобы лучше осветить весь кабинет…

То, что Корнелиусу пришлось увидеть, вполне оправдывало крик Бальтазара!.. Весь пол был усыпан различными бумагами, и их громадное количество легко объяснялось при виде двух зеленых картонов, вырванных из деревянной стойки и опрокинутых на ковер. Прибавьте к этому еще большой сафьяновый портфель, в котором Бальтазар держал свою корреспонденцию и который был также вскрыт, несмотря на стальной замок, и совершенно пуст, а несколько сотен писем было разбросано повсюду.

Но это была еще самая малая часть беды. При виде этого опустошения, в котором он еще не мог дать себе отчета, первым движением Бальтазара было броситься к секретеру. Он был взломан!.. Железный зам о к, впрочем, лучше воспротивился покушению, чем замок портфеля, и твердо торчал в своей скобке, но не имея возможности его вырвать, взломали крышку секретера. Все дерево около замка было буквально изломано в мельчайшие кусочки, и оторванный замок грустно висел, выставляя свои изогнутые и поломанные гвозди. Что же касается сдвижной крышки секретера, то она была на три четверти приподнята, чего было совершенно достаточно, чтобы рука могла обшарить все его ящички и разные уголки.

Но странное дело… Б о льшая часть ящиков, ничем не защищенных и заключавших в себе большие ценности в процентных бумагах, не были тронуты вором. По-видимому, он не дал себе даже труда отворить их. Все его внимание было обращено на тот ящик, в котором хранилось золото и серебро: приблизительно полторы тысячи дукатов, двести флоринов и маленький стальной ящичек, наполненный драгоценностями, о котором говорил Бальтазар. Этот ящик был вырван из своего помещения и совершенно пуст. Все исчезло, не оставив никакого следа: золото, серебро, драгоценности, и самым жестоким ударом для Бальтазара было то, что поднятый с полу стальной ящичек оказался также пуст и что медальон также исчез вместе со всеми остальными драгоценностями!..

Эта ужасная потеря, огорчившая его гораздо более, чем потеря денег, повергла его вместо первоначального столбняка в настоящий припадок безумия. Резким движением он отворил окно и изо всех сил принялся кричать: «Воры!»… Во всем городе по обыкновению поднялись бы крики: «Пожар!», если б этот первый крик не привлек отряда полицейских, отправленных для осмотра и приведения в порядок произведенных грозой разрушений. Они быстро подбежали к окну, в котором Бальтазар кричал, махал руками, не будучи в состоянии ничего объяснить толком. Все-таки их начальник г. Трикамп понял, что дело идет о каких-то украденных вещах. Попросив Бальтазара в собственном интересе как можно меньше шуметь, он поставил двух полицейских на улице для наблюдения за входами и попросил ввести его в дом, не будя никого, что и было немедленно исполнено Корнелиусом.

Когда дверь была отперта безо всякого шума, г. Трикамп вошел на цыпочках в сопровождении третьего полицейского, которого он оставил в передней, со строгим приказом не впускать и не выпускать никого. Было около полуночи; весь город спал, и по царившей в доме тишине можно было быть уверенным, что глуховатая Гудула и утомленная вследствие грозы Христиана не слыхали никакого шума и спокойно спали.

— Ну-с, — сказал шепотом г. Трикамп, — в чем дело?

Бальтазар потащил его за собой в кабинет и, не будучи в силах сказать ни слова, показал ему всю картину.

Г. Трикамп был маленький человечек, очень живой и подвижный, несмотря на излишнюю толщину. При этом у него была улыбающаяся физиономия, страшно самодовольный вид, оправдываемый репутацией очень ловкого человека. Кроме того, он имел притязание на изящество, уменье говорить и на глубокие познания. В сущности это был ловкий, хитрый человек, у которого по его профессии был только один недостаток, а именно — ужасная близорукость. Это, к несчастию, принуждало его рассматривать все на самом близком расстоянии, что не всегда способствует тому, чтобы хорошо осмотреть данный предмет.

Он был, видимо, поражен; но согласно правилам каждой профессии нельзя выказывать своего изумления пред клиентами . Он только бормотал: «Очень хорошо!.. очень хорошо!..» И улыбался и окидывал все своим опытным глазом.

— Вы видите, сударь!.. — сказал ему, чуть не задыхаясь от волнения, Бальтазар. — Вы видите?..

— Очень хорошо! — отвечал г. Трикамп. — Портфель взломан, секретер взломан! Очень хорошо, превосходно!..

— Как превосходно? — сказал Бальтазар.

— Украли деньги, не правда ли? — продолжал Трикамп.

— Все деньги, милостивый государь.

— Хорошо!

— И драгоценности!.. И мой медальон!..

— Отлично! Воровство со взломом в обитаемом помещении!.. Восхитительно!.. И вы никого не подозреваете?..

— Никого.

— Тем лучше! Мы будем иметь удовольствие открыть преступника.

Бальтазар и Корнелиус переглянулись с изумлением; но г. Трикамп продолжал спокойно и безо всякого удивления:

— Осмотрим дверь!

Бальтазар указал ему единственную дверь кабинета, украшенную великолепным старинным замком, одним из тех произведений искусства, которые теперь только и можно встретить что в наших милых Нидерландах.

Трикамп повернул ключ в замке. Крик! Крак! — замок громко и ясно щелкнул… Он вынул ключи, с первого взгляда удостоверился в невозможности отпереть этот замок обыкновенными отмычками. Ключ имел форму двойного трилистника и кроме того был с секретом, который был мало кому известен.

— Ну, а окно?.. — сказал г. Трикамп, возвращая ключ Бальтазару.

— Окно было заперто, — сказал Корнелиус, — и мы отперли его только для того, чтобы позвать вас. Кроме того, обратите внимание, что в нем крепкая решетка, полосы которой очень близко подходят одна к другой.

Г. Трикамп убедился, что действительно сквозь решетку мог пролезть разве только двухлетний ребенок, и собственноручно запер окно. После этого он, конечно, обратил свое внимание на камин. Бальтазар следил за всеми его движениями, как больной с доверием смотрит на пишущего рецепт врача.

Трикамп нагнулся и внимательно исследовал огромный камин, но и тут он потерпел неудачу. После недавней переделки три четверти трубы было заложено камнями и было оставлено только узкое отверстие для прохода трубы от маленькой печки. Эту печку вынимали каждый год весной для чистки и вставляли обратно только при наступлении холодов. В настоящее время она лежала на чердаке, и камин был совершенно пуст. Г. Трикамп ни на одну минуту не предположил, чтобы кто-нибудь мог пролезть в это отверстие, и приподнялся, озадаченный гораздо более, чем он желал бы это выказать.