Роберт Гулик - Ожерелье и тыква

— Понятно. Я установил вора — это молодой человек, которого наняли бандиты, а их, в свою очередь, наняли злоумышленники из дворца. Парнишка попытался сбежать, не отдав ожерелье бандитам, и они убили его, прежде чем он сообщил, где спрятал сокровище. Пока мне не удалось обнаружить местонахождение жемчуга.

Холодные порывы ветра овевали обнаженную грудь судьи, покрытую испариной, и его охватила дрожь.

— Нет ли у вас чего-то, чем бы я мог прикрыться?

Через некоторое время между прутьями решетки показался край парчовой мантии.

— Эти мерзавцы даже не оставили мне циновки, на которую можно было бы лечь, — прошептала она.

Судья вытянул сквозь прутья пышное одеяние и завернулся в него. Скрестив ноги, он сел на каменную плиту.

— Если я правильно понял принцессу, главной целью кражи было посеять рознь между ней и императором. Его императорским... я хотел сказать... ладно, позвольте мне в столь необычной обстановке обойтись без церемоний. Как бы то ни было, прошедшим вечером ваши враги, в надежде заполучить ожерелье, совершили жесточайшее убийство. Почему они так страстно его домогаются? Им было нужно, чтобы оно исчезло, разве не так? А кроме того, мне трудно поверить, что утрата ожерелья способна привести к разрыву между отцом и дочерью. Но об этом, разумеется, вам судить.

Судья Ди надеялся услышать что-нибудь в ответ, но поскольку узница не проронила ни слова, вынужден был продолжить:

— Принцесса настаивала на том, что кражу совершил кто-то посторонний. Это навело меня на мысль, что она боится, как бы враги не подкинули ожерелье приближенной принцессе особе, дабы погубить его или ее, ложно обвинив в краже императорского сокровища. Поскольку сама она не пожелала сообщить хоть что-то об этом человеке, я не хочу спрашивать вас, кто он. Но мне бы очень помогло, если вы хоть намекнете... — Он не закончил фразу.

Последовало долгое молчание. Судья кутался в тяжелую мантию. Исходящий от нее тонкий аромат совершенно противоречил отвратительному зловонию, доносящемуся из темного сырого узилища. Наконец госпожа Гортензия заговорила:

— Сейчас мысли принцессы в ужасном смятении. Она находится на грани душевного расстройства. Возможно, просто не смогла рассказать вам больше. Но я могу и скажу. Вам известно заявление императора, что он одобрит любой выбор супруга, который сделает сама принцесса. Естественно, в столице три или четыре соперничающие клики тут же принялись делать все возможное, чтобы выбор принцессы остановился именно на их кандидате. Ведь супруг любимой дочери императора получит власть, с которой придется считаться при дворе, и сможет весьма продвинуть интересы своей клики. Можете представить себе их гнев и разочарование, когда принцесса начала выказывать явное предпочтение полковнику Кану, начальнику стражи, — человеку, всегда старавшемуся держаться подальше от каких-либо интриг и ни к какой клике не принадлежавшему. Поэтому противоборствующие партии объединили усилия, чтобы лишить командира Кана благосклонности принцессы.

— В таком случае существует очевидное решение! — перебил ее судья. — Она просто должна объявить императору, что любит командира Кана. Тогда никто не осмелится...

— Все не так просто, Ди! Принцесса сама не вполне уверена, что любит Кана или что он действительно любит ее. Именно поэтому кража ожерелья оказалась столь коварной интригой. Полковник втайне от всех встретился с принцессой, и она обнаружила пропажу как раз после этого свидания. Ей дали понять — не прямо, конечно, а очень деликатно, исподволь, — что именно полковник взял его, что у него где-то имеется возлюбленная, с которой он собирается сбежать куда подальше. Всем известно, что денег у него нет, поэтому он вынужден был влезть в немалые долги ради поддержания своего положения. Вот первая причина, почему наши недруги предпринимают столь решительные усилия, чтобы овладеть ожерельем. Оно должно быть обнаружено в вещах Кана.

Судья задумчиво кивнул. Слова принцессы, будто она сняла ожерелье, потому что боялась уронить его в реку, с самого начала показались ему несколько надуманными. А теперь он припомнил еще, как она напирала на то, что находилась в полном одиночестве.

— Знаете, мне кажется, что принцесса очень любит полковника. Именно поэтому она так старалась уверить меня, что ожерелье украдено кем-то посторонним.

— Вы не можете себе представить, сколь противоречивые чувства обуревают ею, Ди. То ей кажется, что она любит его, то нет.

— Ну, разве это не самое обычное состояние влюбленных девушек?

Он услышал ее вздох.

— Поскольку вы, Ди, единственный человек, способный спасти ситуацию, я расскажу вам и вторую причину, по которой презренные заговорщики стремятся использовать ожерелье как средство разжечь рознь между принцессой и полковником. Это столь страшная тайна, что при обычных обстоятельствах я бы скорей умерла, чем даже намекнула на саму возможность того, о чем сейчас расскажу!

Она надолго замолчала, прежде чем продолжить:

— Разве вам не кажется странным, что его величество не сделал ничего, чтобы помочь принцессе обрести мужа? Ведь есть незыблемое правило, что жениха находят сразу после того, как принцесса отпразднует свое восемнадцатилетие. А Третьей принцессе уже двадцать шесть! Великодушное предложение императора самой выбрать мужа может быть истолковано и как попытка максимально отсрочить ее бракосочетание. С целью... удержать ее рядом с собой.

Судья Ди поднял брови.

— Зачем бы ему...

И тут его осенило. Милостивые Небеса! По груди пробежала струйка холодного пота. Это ужасно, чудовищно...

— А принцесса... принцесса понимает?..

— Она подозревает. И что еще хуже, это подозрение не приводит ее в такой ужас, как мы могли бы надеяться. Только вообразите, какие могут быть последствия, если эти... их отношения... достигнут своего логического завершения.

Судья стиснул кулаки. Теперь он увидел интригу с украденным ожерельем во всей ее чудовищной полноте. Цветущая двадцатишестилетняя женщина, выросшая в тепличных условиях уединенного гарема, не уверенная в своих чувствах... возвращается в столицу, преисполненная разочарования из-за несчастной любви к Кану... Если в этих расстроенных чувствах... если это случится... тогда тот, кто знает постыдную тайну, сможет... Если этот негодяй сумеет ловко расставить сети, то сможет реально навязывать свою волю императору!

И вдруг судья решительно закачал головой и страстно заговорил:

— Нет, госпожа, я отказываюсь в это поверить! Я вполне могу допустить, что эта отвратительная интрига могла родиться в головах растленных придворных — особенно евнухов, этих противоестественных существ с искаженным сознанием, необходимых, но чрезвычайно опасных источников зла, наполняющих каждый дворец! Я могу также поверить, что принцессу одолевает смутная тревога и она пребывает в сомнении относительно собственных чувств. Но что касается императора, то мой отец, будучи членом Императорского совета и удостоившись доверия его величества, всегда отзывался о нем как о великом и добром человеке, который, несмотря на свое исключительное положение, в любых испытаниях сохранял благородство и взвешенность суждений, как и подобает Сыну Небес.