Роберт Гулик - Лаковая ширма

Она объявила, что за три связки монет может предоставить им на остаток дня лучшие в доме покои. Как принято в таких делах, судья стал торговаться, и они сошлись на двух связках.

Деньги были уплачены, и женщина проводила их наверх, в богато убранную и со вкусом обставленную спальную.

— Это действительно самая лучшая комната, так что можете быть уверены, что ваша госпожа именно здесь встречалась со своим дружком, — заметила Гвоздика.

— Сейчас мы эту комнату хорошенько обыщем, — сказал Ди.

— С этим придется подождать. Теперь хозяйка явится с чаем, не забудь дать ей мелочь, так здесь принято.

Видя, что Ди собирается присесть у чайного столика, Гвоздика с запинкой сказала:

— Не знаю, чего вы задумали, но сперва нам надо одеться для постели. Здесь у людей глаз наметанный, они сразу заподозрят неладное, если заметят, что мы ведем себя не так, как все.

Она подошла к туалетному столу, сняла платье, жакет и широкие шаровары. Ди тоже разделся и облачился в безукоризненно чистую кисейную рубаху, висевшую на лакированной перекладине возле постели. Стоя перед туалетом, обнаженная Гвоздика деловито мылась. Она делала это без малейших признаков смущения, что было вполне естественно при ее ремесле. Ди отметил про себя, что она очень хорошо сложена. Когда девица наклонилась, он заметил, что ее спина и бедра испещрены давними белесыми шрамами.

— Кто тебя так? — грозно спросил Ди. — Капрал?

— Нет, что ты, — равнодушно ответила она. — Это было уже больше года назад. В публичный дом меня продали рано. В шестнадцать мне это дело разонравилось, и меня стали бить. Но мне повезло. Однажды к нам зашел Капрал, я ему понравилась, и он сказал хозяину, что хочет меня выкупить. Тот показал ему расписку, на сорок связок серебром, которые будто бы отдал за меня отцу.

Гвоздика обернулась, накинула на себя спальное платье и, завязывая широкий шелковый пояс, продолжала, довольно улыбаясь:

— Мой хозяин принялся было перечислять все расходы на мое обучение и содержание, но тут Капрал выхватил у него расписку и говорит: «Все, считай, что сделка состоялась». Хозяин ему про деньги, а Капрал глянул на него и опять говорит: «Я уже отдал тебе деньги. Посмей только сказать, что я вру!» Видел бы ты рожу хозяина! Но он выдавил улыбку, рассыпался в благодарностях, и Капрал меня увел.

Хозяин знал, что если поднимет шум, то Капрал со своими людьми все там сокрушит. Мне и вправду повезло. Конечно, Капрал немножко вспыльчивый, но сердце у него доброе. А шрамы... Что ж, это можно считать обычным делом для моего ремесла.

Пока Гвоздика рассказывала о себе, Ди сосредоточенно обшаривал ящики туалетного столика.

— Ничего. Абсолютно ничего! — с досадой воскликнул он.

— А ты как думал? — отозвалась Гвоздика, присев на ступеньку высокого, со спинками и балдахином, ложа. — Посетители этого заведения стараются не оставлять после себя ничего такого, что позволило бы догадаться, кто они. Им хорошо известно, что здесь тоже, случается, могут подловить да начать деньги вымогать. Самое верное — поискать среди надписей и картинок на внутренних стенках кровати. Правда, слышала, что посетители никогда не подписываются своим настоящим именем и все же... Ты грамоту знаешь, может, там чего отыщешь.

Вошла хозяйка. Она поставила перед ними поднос с чаем, тарелочками со сладким печеньем и свежими фруктами. Ди отсыпал ей горсть монет, и с понимающей ухмылкой она удалилась.

Гвоздика раздвинула занавеси и взобралась на ложе. Судья снял шапочку и аккуратно положил ее на чайный столик. Он последовал ее примеру и, скрестив ноги, расположился на чистой, мягкой циновке, покрывавшей постель. Ложе, с его высокими спинками и ступенями, само по себе представляло нечто вроде малюсенькой комнаты. Задняя и боковые спинки резного черного дерева скрывались за балдахином. Встав на колени у изголовья, Гвоздика принялась осторожно просовывать в одну из щелей шпильку для волос.

— Что ты там делаешь? — поинтересовался Ди.

— Привожу в негодность ставеньку. Здесь есть секретное окошко. В такой ранний час вряд ли в доме есть другие посетители, но кто их разберет. Лучше знать наверняка, что никто не сможет нас увидеть.

Она села напротив судьи и откинулась на большую подушку.

Судье Ди подумалось, что в ходе этого нежданного дела он набирается весьма полезных сведений. Перед первой женитьбой ему случалось иметь дело с куртизанками высшего разряда, но с нравами и низменными вкусами посетителей обычных борделей он был не знаком.

Ди задрал голову и, поглаживая бакенбарды, стал рассматривать рисунки и читать стихи в круглых и квадратных рамочках, которыми были украшены внутренние стенки. В супружеских постелях над изголовьем и с боков такие надписи и рисунки обычно носили назидательный характер. Они имели целью объяснить глубокое значение брачных уз, повествовали о мужчинах и женщинах прошлого, прославившихся своими добродетелями. Здесь же упражнения в каллиграфии и живописи носили куда более легкомысленный характер. Люди искусства, посещающие дома свиданий, часто забавлялись этим. Наиболее удачные из них хозяева вставляли в рамки для украшения ложа. Время от времени их снимали и заменяли новыми.

Одну из подобных надписей судья прочел вслух:

— «Берегись, как бы те самые врата, через которые ты вступил в эту жизнь, не стали для тебя вратами преждевременной смерти». Сказано грубо, но метко, — заметил Ди.

Внезапно он замер. Его взгляд упал на стих из восьми строк. Первые четыре были начертаны столь же талантливо, рукой истинного мастера, что и стихи на свитке с изображением лотосов в кабинете Лэн Цзяня. Второе четверостишие было выполнено мелким каллиграфическим почерком — так учат писать девушек из хороших семей.

Медленно он прочел первые строки:

Следующее четверостишие гласило:

Было похоже, что согласно древней литературной традиции, первый стих сочинил мужчина, а его возлюбленная в продолжение темы — второй. Опавшие цветочные лепестки и быстротечность земного счастья вполне могли служить намеком на незаконность любовной связи.

Нищий описал спутника госпожи Дэна как хорошо одетого молодого человека с красными пятнами на щеках. Эти красные пятна могли свидетельствовать не о пристрастии юноши к вину, а об изнурительной болезни легких, приведшей в конце концов Лэн Дэ к смерти.

Склонность молодого художника к изображению цветов лотоса служила еще одним подтверждением того, что именно он сочинил эти строки.