Рекс Стаут - Острие копья [litres]

Шел дождь. Лило все воскресенье. Я написал несколько писем, прочел две воскресные газеты и два часа провел на крыше, болтая с Хорстманом и осматривая растения. Однако, чем бы я ни занимался, настроение у меня было никудышное. Чертов дождь не прекращался ни на минуту. Это вряд ли имело какое-то значение, будь у меня дело. Мне все равно, дождь на улице или зной, если я занят. Но вот слоняться весь день по темному и тихому дому под непрекращающийся стук капель – это не поднимало настроения. И я был только благодарен, когда около половины шестого кое-что произошло, хотя и основательно меня взбесившее.

Я сидел в кабинете, позевывая над журналом, когда зазвонил телефон. Мне хватило нескольких секунд, чтобы выскочить из кресла и перебраться за свой стол. Каково же было мое удивление, когда я поднес трубку к уху и услышал голос Вулфа. Он говорил по телефону в оранжерее. Он всегда отвечал на звонки, если оказывался там и знал, что меня нет. Но если я был дома, делать это он предоставлял мне. Но голос был определенно его:

– Вулф.

Раздался другой голос:

– Это Даркин, мистер Вулф. Все отлично. Утром она ходила в церковь, а недавно выходила в кондитерскую, купила мороженое в стаканчике. Сейчас уже вернулась. Подожду до вечера.

– Благодарю, Фред. Покарауль там до десяти. Сол будет на месте в семь утра, ты его сменишь в два.

– Понял, сэр. Что-нибудь еще?

– Пока все.

Я швырнул трубку на рычаг, надеясь, что от этого у Вулфа лопнет барабанная перепонка.

Когда полчаса спустя он объявился в кабинете, я даже не поднял на него глаза, уткнувшись в журнал и надеясь, что не держу его вверх ногами. Я высидел в этой позе еще полчаса, переворачивая страницы, когда вспоминал об этом. Я весь так и кипел.

Наконец Вулф подал голос:

– Дождь идет, Арчи.

Не отрываясь от журнала, я буркнул:

– Идите к черту! Я читаю.

– Вот и нет. Конечно же нет, судя по судорожному перелистыванию. Хочу поинтересоваться, не возьмешься ли ты утром забрать ответы на наше объявление и проверить содержащиеся в них предложения?

– Нет, сэр, – покачал я головой. – Это будет слишком волнительно для меня.

На щеках Вулфа появились складки.

– Я начинаю верить, Арчи, что продолжительный дождь изводит тебя даже сильнее, чем меня. Ты ведь не передразниваешь меня?

– Нет, сэр. Не в дожде дело, и вам это чертовски хорошо известно. – Я швырнул журнал на пол и злобно уставился на него. – Если самое лучшее, до чего вы смогли додуматься, чтобы схватить умнейшего убийцу из всех когда-либо угощавших меня виски, – это игра в фантики на Салливан-стрит, то могли бы, по крайней мере, сказать мне, чтобы я помянул Даркина в своих молитвах. Возможно, молитвы – это все, на что я гожусь. Чем там занимается Даркин? Пытается поймать Анну, когда она будет сдавать в ломбард клюшку для гольфа?

Вулф ткнул в меня пальцем:

– Успокойся, Арчи! Зачем насмехаться надо мной? Зачем упрекать? Я всего лишь гений, а не Бог. Гений может обнаружить скрытые тайны и показать их, но только Бог мог бы создать новые. Я приношу извинения, что ничего не сказал тебе про Даркина. У меня голова была занята другим. Я позвонил ему вчера, когда ты ушел на прогулку. Он вовсе не пытается поймать мисс Фиоре на чем-то, а защищает ее. В доме она, вероятно, в безопасности. На улице, пожалуй, нет. Не думаю, что Мануэль Кимболл посмеет завершить свое предприятие, пока не убедится, что его не притянут к ответственности за первое покушение, которое не удалось не по его вине. Оно было превосходно задумано и превосходно исполнено. Что до нас, то наша единственная надежда – это мисс Фиоре. Мануэль Кимболл не просто умен. Он по-своему гениален. Ничто не скрасит дождливое воскресенье лучше, чем мысленное созерцание красоты его приготовлений. О большем и просить нельзя. Он оставил нам только мисс Фиоре, и задача Даркина – ее сохранить.

– «Сохранить» – это неплохо. Может, укупорим ее в консервную банку?

– Полагаю, банку можно открыть. Мы попробуем. Но с этим можно подождать, пока мы до конца не разберемся в событиях пятого июня. Кстати, телефон Марии Маффеи есть в телефонном справочнике?.. Есть? Хорошо. Конечно же, мы не знаем, что мисс Фиоре столь ревностно оберегает. Если это окажется каким-то пустяком, тогда нам придется отказаться от стычки и перейти к осаде. Никому не дано совершить столь сложное деяние, как убийство, и не оставить при этом уязвимых мест. Лучшее, что может предпринять убийца, – это сделать недосягаемыми свои уязвимые места. Недосягаемыми для всего, кроме терпения, которое превосходит его собственное, и более вдохновенной изобретательности. В случае Мануэля Кимболла эти качества… хм… весьма существенны. Если же мисс Фиоре на самом деле оберегает сокровище, в котором мы так нуждаемся, остается надеяться, что он об этом не знает. Если знает – она фактически мертва.

– Даже если ее защищает Даркин?

– Мы не можем защитить от молнии – только заметить ее удар. Я объяснил это Фреду. Если Мануэль Кимболл убьет девушку – он наш. Но я не думаю, чтобы он пошел на убийство. Вспомни обстоятельства, при которых он послал ей сто долларов. В то время он и предположить не мог, что ей известно нечто, способное связать его с Барстоу. В противном случае он не совершил бы столь неадекватного поступка. Ему было известно только ее имя. Возможно, его упомянул Карло Маффеи. И он же, возможно, рассказал о ее характере и сделанном ею маленьком открытии. Рассказал достаточно, чтобы Мануэль Кимболл после убийства Маффеи рискнул сотней долларов в надежде обезопасить себя без особого риска. Если данное предположение верно и осведомленность мисс Фиоре не распространяется дальше того, что знает о ней Кимболл, то нам предстоит осада. Сол Пензер отправится в Южную Америку. Я вчера предупредил его по телефону, чтобы он был готов. Твоя же программа, которую я тоже продумал, будет сложной и утомительной. Такое развитие событий было бы весьма печальным, но мы не можем пенять за это Мануэлю Кимболлу. Первый кусочек его головоломки обнаружился только благодаря его невезению и моему недопустимому упрямству, заставившему задать мисс Фиоре незначительный вопрос во второй раз.

Вулф умолк. Я встал и потянулся:

– Грязный латинос – вот и все, что я могу сказать.

– Нет, Арчи. Мистер Мануэль Кимболл – аргентинец.

– Для меня латинос. Я хочу молока. Принести вам пива?

Он отказался, и я отправился на кухню.

Я почувствовал себя лучше. Порой ужасающая самоуверенность Вулфа основательно раздражала меня, но, словно ласки целого сонма прекрасных дев, разглаживала мое чело. Так было и на сей раз. Прикончив достаточное количество молока с печеньем, я отправился в кино, где не пропустил ни единого кадра. Когда я вернулся домой, на улице все так же лило.