Николас Блейк - «Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

– Нельзя ли нам немного вернуться назад? – предложил Найджел. – Не могли бы вы поточнее определить природу болезни вашей пациентки и пояснить мнение, что – как вы выразились – у нее были предпосылки для саморазрушения? Тогда вся ситуация стала бы для нас яснее.

Доктор Боуджен на минуту задумался.

– Мисс Рестэрик была не только моим другом, но и обращалась ко мне за профессиональной помощью. Она не желала раскрывать кому-либо природу ее нервного заболевания, иначе сама рассказала бы всем о нем. Следовательно, я нарушил бы обязательства друга, а также и профессиональную тайну, если бы разгласил то, что она не хотела рассказывать даже родным. Что до…

– Минутку, доктор, – прервал Найджел. – Вы давний друг мисс Рестэрик? Изначально вы познакомились с ней в Америке?

Теперь пришел черед врача испытать некоторую неловкость; его взгляд стал отстраненным и расплывчатым.

– В Америке? С чего вы взяли?

– Вы ведь американец, так? – не унимался Найджел. – Некоторые ваши обороты речи…

– Я довольно долго жил в Штатах, – признал врач. – Но я не американский гражданин. Точнее, я полукровка – наполовину ирландец, наполовину итальянец. Нет, мистер Стрейнджуэйс, Америка – большая страна, и я не был знаком с мисс Рестэрик, когда ее семья жила там. Это ведь было десять или пятнадцать лет назад.

– Понимаю. Тогда, не нарушая профессиональной этики, возможно, вы вправе подробнее рассказать нам о суицидальных наклонностях вашей пациентки.

– Я полагаю, самоубийство случается только тогда, когда временно утрачена воля к жизни… Как бы это сказать: когда она меньше тяги к смерти.

– Пустые банальности. Вымыслы Зигмунда Фрейда, – пробормотал Эндрю. Его слова не ускользнули от доктора Боуджена.

– Банальным это кажется лишь поверхностному уму, Рестэрик. Не существует ни суицидальных личностей, ни суицидальных наклонностей. Нет ничего, помимо предопределенной и нескончаемой войны между жаждой жизни и тягой к смерти. В этой войне, которая неизбежно заканчивается победой смерти, живительные силы иногда дезертируют и переходят на сторону врага еще до окончания битвы.

Доктор Боуджен – скорее благодаря звучному голосу и внушительной внешности, чем собственно словам, – завладел всеобщим вниманием. Даже Эндрю Рестэрик смотрел на него с настороженным уважением.

– Элизабет, – продолжал врач, – была женщиной сильных импульсов и эмоций. Как всем вам известно, ей было свойственно ставить людей в неудобное положение, ловя их на слове. Элизабет и себя тоже на слове ловила. Вчера вечером перед обедом она сказала то, что должно было заставить меня задуматься о том, что у нее на уме.

– Вот к чему мы… к чему Стрейнджуэйс ведет, – прервал его Хэйуорд Рестэрик. – Вы хотите сказать, она была в депрессии? Намекала на…

– Да, она намекала на самоубийство… теперь я это сознаю. Но у нее не было депрессии. Можно даже предположить, она была взволнована. Загорелась чем-то. Она сказала: «Деннис, полагаю, вы будете рады, когда на одну истеричную пациентку у вас станет меньше». Я решил, что она говорит об успехе моего лечения. Это было моей ошибкой.

– Ваше лечение давало хорошие результаты? – спросил Найджел.

– Я так считал, физически. Но не сознавал, как сильна в ней тяга к смерти. Старое клише о том, что незачем больше жить, означает больше, чем мы обычно полагаем.

– Но если она собиралась замуж?..

Едва заметным пожиманием плеч доктор Боуджен отмел возражение Шарлотты.

– Она жила, простите мне, ради того, чтобы пылать. Когда пламя начало угасать, она готова была откланяться. Ее душевное состояние, если хотите, предрасположило ее к такому поступку. Пустота жизни впереди, ощущение того, что опыт может быть теперь лишь чередой пресных повторений, – вот что позволило одержать верх тяге к смерти.

– Нет! – раздался вопль Уилла Дайкса. – Нет! Это неправда! Ей было чего ждать от жизни, иной, лучшей жизни. Я не куплюсь на ваши высокопарные глупости о воле к жизни и тяге к смерти. Говорю вам, она…

Доктор Боуджен успокаивающе поднял руку, но осечься Дайкса заставило появление дворецкого. Подойдя к хозяину дома, он торжественно склонился и прошептал что-то ему на ухо.

– Главный констебль здесь, – сказал Хэйуорд, вставая. – Боюсь, нам придется… отложить эту дискуссию… Полагаю, главный констебль захочет с вами побеседовать, Боуджен. И вы тоже пойдете, Стрейнджуэйс?

Главного констебля майора Диксона сопровождал суперинтендант полиции – массивный, крепкого телосложения мужчина по фамилии Филлипс, который выглядел так, словно родился и вырос в сельской местности. К Хэйуорду Рестэрику они оба обращались с почтением, говорившем о его влиянии в округе. Представив своих гостей полицейским, Хэйуорд повел всех наверх. Охранявший комнату Элизабет констебль отдал честь и открыл перед ними дверь.

– Боже ты мой! – воскликнул майор Диксон. Его циничная физиономия человека, много повидавшего на своем веку, побагровела, когда он увидел тело. – Господи боже, она…! Шокирующее дельце, Рестэрик. Шокирующее.

Для него «шокирующее» во многих смыслах слова, подумал Найджел. Что ж, Элизабет умудрилась своей смертью посеять такую же смуту, какую устраивала при жизни. Алые губы повесившейся женщины, казалось, тронула слабая издевательская улыбка.

– Эндрю сказал, нам лучше ничего не трогать, – извинялся тем временем Хэйуорд, – поэтому мы ее не сняли. Боуджен, разумеется, удостоверился, что надежды нет.

– Она была мертва уже по меньшей мере пять часов, когда ее нашли, – добавил врач.

– Понимаю. Да. Гм… – Майор Диксон как будто не находил слов. – Ну, Филлипс, вам лучше позвать Робинса и приниматься за дело.

Когда два полицейских взялись за работу, главный констебль начал задавать положенные вопросы, лишь с усилием отводя взгляд от безжизненного тела. Не оставила ли мисс Рестэрик записки? Не было ли признаков того, что она подумывает о самоубийстве? Кто и когда нашел тело? Кто последним видел ее живой?

Филлипс и Робинс перерезали веревку, положили тело на кровать и прикрыли его простыней. Когда они уже собирались развязать петлю, завязанную сбоку под подбородком, Найджел счел нужным вмешаться:

– Прошу прощения. Одну минутку. Прежде чем мы пойдем дальше, мне хотелось бы перемолвиться парой слов с майором Диксоном.

Главный констебль немного удивился, но в тоне Найджела прозвучала повелительная нотка, которая отмела любые возражения. Найджел сделал ему знак выйти в коридор. Закрывая дверь, он увидел, как двое полицейских у кровати выпрямились и смотрят на него с неприкрытым изумлением. Хэйуорд и доктор Боуджен казались также удивленными. За следующие несколько недель эта сценка и эти выражения лиц возникнут еще неоднократно: изумление, ощущение прерванных действий, опасливое и бессильное ожидание появления новых обстоятельств, контролировать которые невозможно.