Николай Свечин - Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко [СИ litres]

Я решил послать в Пермскую губернию из штата московской сыскной полиции четырёх человек: двух – в Екатеринбург и двух – в Пермь. Во главе их я поставил талантливого сыщика Панкратьева. Они выехали в конце мая. Прошло около месяца, прежде чем я получил первый рапорт Панкратьева.

«Подъезжая к Перми, – сообщал мне Панкратьев, – я решил предоставить полную свободу действий моим людям, полагаясь на их долголетний опыт. Для установления связи я выбрал адрес пермского полицеймейстера Церешкевича. Для писем был установлен особый шифр, ключ которого был известен только нам пятерым. С Церешкевичем я условился, что буду с ним встречаться на конспиративной квартире по Сибирскому тракту у самой заставы.

Расставшись с моими людьми, я приступил к ознакомлению с городом, его площадями, базарами, притонами – словом, теми местами, где я надеялся услышать что-нибудь о Серьге и его шайке.

В конце второй недели мне посчастливилось. Я сидел в одном грязном трактире и наблюдал за посетителями. В это время с соседнего стола до меня донёсся разговор, который приковал всё моё внимание. Один из сидевших говорил:

– Ничего, Мишка, не унывай. Помаемся ещё в городе денька три-четыре, а там и айда на вольную волюшку.

Другой отвечал:

– А почём ты знаешь, что там хорошо будет?

– Известное дело, у Серьги нашему брату неплохо.

Я насторожился, но они продолжали свой разговор шёпотом. Я, разумеется, решил не спускать с них глаз и часа через два вышел на улицу и последовал осторожно за ними. Привели они меня в тот же ночлежный дом, где я уже ночевал дня три тому назад. Там они подошли к человеку, лежащему как раз рядом со мною на нарах, долго шептались с ним, затем ушли в противоположный угол и улеглись.

Мой сосед не спал. Поглядев на меня внимательно, он вдруг спросил:

– Чего невесело глядишь, приятель?

Я озлобленно сплюнул и, не торопясь, ответил:

– С чего мне веселиться, когда с голоду чуть не околеваю.

– Эвона, такой здоровенный парень, а работы себе не найдёт.

Я злобно усмехнулся:

– Ишь тоже гусь нашёлся – работы. А кто меня на эту самую работу-то возьмёт? Ведь документ у меня не дворянский.

– Работа разная бывает, – говорит, – а когда брюхо с голоду подведёт, разборчив не будешь.

– Известное дело, – сказал я примирительно.

– То-то! А ты говоришь, работы нет. Раскинь умом, а там после с тобой побеседуем.

И, повернувшись на бок, он закрыл глаза и вскоре захрапел.

На следующий день я взял его под наблюдение, носился за ним, не спускал глаз, раз пять переменив шапку (старый приём, но верное средство не быть узнанным издалека). Вечером мы очутились в той же ночлежке. Я радостно сообщил ему:

– Нынче удачно купил бимбары с арканом (золотые часы с цепочкой). Погляди, какие отменные, а «сламить» [105] Сбыть. кому и не знаю.

– Вот дурак, – отвечает, – поди за перегородку к малинщику [106] Хозяин ночлежки (примечание автора). , он тебе десятку отвалит.

Я так и сделал, пожертвовав своими собственными часами и получив за них 12 рублей и бутылку водки.

Много зависти перевидал я на своём веку, но таких жадных глаз, десятками впившихся в мою бутылку, я никогда и нигде не видел.

Выбив пробку в потолок, я великодушно протянул бутылку моему соседу. Он не заставил себя просить и, к счастью, отхватил добрых три четверти. Остальную четверть я кое-как выпил. Мой знакомый стал сразу разговорчивее: заговорил о вольной волюшке, о лесах и дубравах и кончил тем, что обещал мне предоставить не жизнь, а малину. Я, будто охмелев, разоткровенничался, сознался ему, что документ у меня «липовый», полученный здесь, в Перми, от одного большого специалиста по этой части. Засыпая, мы условились обо всём переговорить завтра, и я обещал полтину на похмелье. Проснулись мы рано и, опохмелившись, начали беседу.

– Вот что я тебе скажу, – заявил мне мой новый приятель, – ты жалуешься на жизнь, на голодовку и всё прочее. Так хочешь вступить в нашу артель и зажить припеваючи?

– Мне не то что в артель, а хоть к самому чёрту в услужение, и то не откажусь, – отвечаю.

– Ну, вот и ладно. Слыхал, поди, про атамана Серьгу да его молодцов?

– Слышал.

– Ну так вот, если хочешь, проведу к нему – может, и сговоришься с ним.

– Разлюбезное дело. Погуляю вволю, а там что Бог даст.

– Так-то оно так, а законы тамошние знаешь?

– Какие законы?

– А такие, что за измену товарищам и за самомалейшее зло против них – голову с плеч долой.

Я усмехнулся.

– Этому меня не учи. Слава те Господи, с сибирской «шпаной» да с «иванами» [107] Авторитетными ворами. в ладу и в мире, а не то что…

– Э-э-э. Да ты тёртый калач, – перебил он меня, – одним только ты мне не нравишься, что ухватки и замашки у тебя словно не наши, будто у образованного.

– Так что ж, я образованный и есть – гимназию кончил.

– Да ну?

– Вот тебе и ну.

– А знаешь, наш атаман тоже из образованных и давно подыскивает себе подходящего человека. Ты как раз попадёшь в точку. Так вот, ежели решился, то послезавтра погружайся со мною в поезд. Тут я ещё, кстати, двух молодцов завербовал, вместях и двинемся.

Мы хлопнули по рукам, и мой тип, назвавшийся Стрелком, уговорил меня зайти в трактир закусить, благо имелись деньги. Дорогой он мне рассказал, что прозвали его в шайке Стрелком за меткую стрельбу.

В трактире я напоил его вдребезги и, оставив высыпаться в задней комнате, поспешил на конспиративную квартиру. Итак, послезавтра я отправляюсь поездом в неизвестном мне направлении. Полагаю, что долгое время сведений о себе дать не смогу. Предполагаю пробраться в шайку и, узнав о каком-либо готовящемся шумном налёте, известить заблаговременно местные власти».

На этом заканчивался рапорт Панкратьева, датированный 14 июня, и с тех пор сведений о Панкратьеве не имелось. Получив в конце августа радостную телеграмму о разгроме шайки Серьги, я с нетерпением стал ожидать возвращения моего талантливого и храброго агента. На четвёртый день он появился загоревший, обветренный, дышащий здоровьем и энергией.

Панкратьев был прекрасным рассказчиком, и я решил доставить себе удовольствие, пригласив его обедать, заранее предвкушая провести вечер не без приятности. После кофе и ликёров я усадил моего собеседника в удобное кресло, протянул ему ящик с сигарами и, устроившись поуютнее против него, с трубкой любимого «кэпстэна» в зубах приготовился слушать.

– Через два дня после отправки моего рапорта, – начал свой рассказ Панкратьев, – мы, то есть Стрелок и те два оборванца, что невольно навели меня на знакомство с ним, пробрались ночью на вокзал и уселись в вагон III-го класса поезда, идущего в Екатеринбург. Стрелок запасся топором, сунул мне в руку пилу, нашим спутникам – рубанок и молоток, и мы под видом плотников, возвращающихся домой с отхожего промысла, пустились в дорогу.