Артур Дойль - Собрание сочинений: В 12 т. Т. 3: Собака Баскервилей

— Это ошибка репортера, сэр, он стрелял в себя там, наверху, на Мозебакен, в ресторане. Все время, пока баронет жил у нас, он был чрезвычайно весел, шутил со мной.

— Его посещал кто-нибудь? — продолжал я расспросы.

— К сожалению, нет, у лорда не было друзей, но он и без них весело проводил время.

В вестибюль вошел какой-то бритый господин, с виду похожий на актера.

— Скажите, пожалуйста, госпожа Акка Субитова приехала? — спросил вошедший.

— Да, но ее нет дома, — ответил портье.

На лице бритого показалась довольная улыбка.

— Хорошо, я зайду позже, — проговорил он и ушел.

— Этот господин и еще другой ежедневно, вот уже несколько дней, справляются о госпоже Субитовой.

— Вероятно, ее товарищи-артисты, — заметил я спокойно, хотя был поражен, что Холмс предвидел это посещение. Судя по имеющимся фактам, наша экспедиция являлась чрезвычайно интересной.

— Представьте, сэр, — разболтался швейцар, польщенный моей с ним беседой, — после самоубийства вашего соотечественника две его комнаты продолжают оставаться пустыми, новые постояльцы избегают их; но что за прелестные апартаменты!

— Интересно было бы их посмотреть!

— Это не представит затруднения, сэр. В ожидании вашего друга вы можете их осмотреть.

Он позвал одного из мальчиков, дежуривших при лифте.

— Оскар, проводи господина во второй номер.

Я стал уже подниматься с моим провожатым по лестнице, как услышал голос вернувшегося Холмса:

— Постойте, я пойду с вами.

Звонко щелкнул замок двери, и мы вошли в богато обставленную комнату.

— Это была приемная милорда, а здесь он спал, — указал мальчик.

Шерлок бегло окинул глазами обе комнаты.

Взор его остановился на колпаке электрической лампы, стоявшей на столике у кровати.

На нем висел со стороны кровати обрывок почтовой бумаги, забытой при уборке комнаты.

Вероятно, постоялец читал в кровати и с целью предохранения глаз от яркого электрического света устроил этот импровизированный абажур.

— Какой прекрасный вид из окна, — быстро проговорил Холмс, — что это за пароход пристает к набережной?

Услужливый Оскар посмотрел в окно, этого времени было достаточно для моего друга, чтобы быстро схватить обрывок почтовой бумаги и зажать в руке.

Спустя минуту мы выходили с ним из номера.

Мальчик низко кланялся, почувствовав в руке данную ему мной крону.

Холмс, вернувшись к нам в комнату, сел у стола, положил на него смятую бумажку и начал ее разглаживать. Она оказалась начатым, но недописанным письмом.

Заинтересованный этим обрывком, я наклонился через плечо Холмса и прочитал:

«Стокгольм, восемнадцатого июля тысяча девятьсот… Обожаемая Маргет! В последнем отправленном тебе письме я сообщил, что вернусь в Англию не раньше, как через две недели, но меня охватило такое страстное желание тебя увидеть, что я назначил свой отъезд через два дня. Эти два дня мне необходимы для того, чтобы съездить на один из островов, куда меня приглашает владелец редкого собрания древнего оружия, которое я предполагаю купить. К сожалению, с островом нет пароходного сообщения, и мне приходится ехать на лодке…»

На этих словах письмо прерывалось, по-видимому, писавший раздумал его отправлять.

— Заметьте, Уотсон, письмо это от восемнадцатого июля, а сегодня у нас двадцать пятое, самоубийство произошло девятнадцатого, — проговорил Холмс. — Трудно подумать, чтобы мысли его так резко изменились за одни сутки и вместо объятий любимой невесты он решил умереть.

— Но я до сих пор не могу понять, Холмс, какое отношение имеет к этой таинственной драме русская танцовщица?

Легкая усмешка пробежала по лицу моего друга.

— Я вижу, Уотсон, что ваша сообразительность становится не такой быстрой, как прежде!

Насмешка Холмса меня немного обидела, он заметил это.

— Не сердитесь, Уотсон. Кстати, расскажу вам, что успел сделать. Я был в Скансене, видел сторожа на Бредаб-лике, он сказал мне, что, действительно, пятнадцатого июля один англичанин покушался броситься вниз с башни. Ему удалось остановить его, об этом было заявлено в контору, и покушавшийся на самоубийство назвал себя баронетом Коксвиллом. Я просил сторожа описать мне его наружность. Она вполне совпадает с наружностью нашего друга. Меня только поразила маленькая подробность.

— Какая?

— У лорда Коксвилла были темно-серые глаза, сторож уверял, что они сверкали, как угли. Насколько я знаю, уголь никогда не бывает серого цвета.

— В такую тревожную минуту сторож легко мог ошибиться и принять один цвет за другой.

— Не спорю, очень может быть. Но чем объясните вы, Уотсон, следующее: из Скансена я отправился к Мозебаке-ну и, поднявшись на Екатерининском подъемнике, вошел в ресторан, в котором происходило второе покушение нашего друга. Найти свидетелей было нетрудно. Вероятно, вы помните, что наш друг обладал превосходными белыми зубами, но люди, удержавшие его от второго выстрела, после первого, неудачного, уверяли меня, что у баронета недоставало в верхней челюсти правого резца.

— Неужели, Шерлок, вы не допускаете, что он мог его выбить за это время? Вы сами знаете, каким отважным боксером был лорд Эльджернон.

— А вы узнали что-нибудь от швейцара?

Я передал ему наш разговор с магистром юриспруденции и сообщил о бритом посетителе, приходившем к танцовщице.

— Что же это вы раньше мне ничего не говорили! — вскричал Холмс.

— Вы об этом меня не спрашивали.

Холмс закурил, по обыкновению, трубку и погрузился в раздумье.

Спустя некоторое время он резко повернул ко мне голову и сказал:

— Ступайте, Уотсон, снова в вестибюль и не пропустите давешнего посетителя; если он войдет в комнаты русской, немедленно сообщите мне.

— Удобно ли мне будет оставаться внизу? Не возбудит ли это подозрение?

— Какой вы непонятливый, Уотсон, рядом с вестибюлем, поднявшись на три ступеньки, находится ресторан, займите стол у двери и прикажите подать вам завтрак. Оттуда весь вестибюль как на ладони.

Я спустился снова вниз, швейцар приветствовал меня как старого знакомого.

— Какие бывают красивые женщины на свете, — заметил он мне, подмигивая, — сейчас вернулась русская и разговаривала несколько минут со мной, я рассмотрел ее! Красавица! Но, боже мой, как она была недовольна, что тот, бритый, не застал ее дома.

Я занял свой наблюдательный пост за столом.

Бритый не показывался.

Я окончил завтракать и, желая продлить время, медленно курил сигару и пил пунш. Мои ожидания были не напрасны. Незнакомец явился и, после опроса швейцара, стал подниматься по лестнице. Мне удалось опередить его, поднявшись на лифте.

— Пришел? — встретил меня вопросом Холмс.