Буало-Нарсежак - Конечная остановка

Она ждет ответа. Люсьен размышляет. Он все-таки решил не открывать ей истину. Теперь это уже невозможно! Она разъярится, как фурия! После таких откровений нечего и думать о снисхождении. Зато в этом Филиппе наверняка кроется спасение. И какое великолепное отмщение! Конечно же полицейские без всякого труда доберутся до него. Пускай арестуют его. Пускай потянут из него жилы. Пока еще Люсьену не все ясно. Он только-только начинает понимать что-то. Это похоже на лучик света, который все увеличивается.

— Почему вы молчите? — продолжает Элиан. — С кем я говорю?.. Боже мой, это ты, Филипп?

Ее «ты» приводит Люсьена в отчаяние. Ему страшно хочется стукнуть разок в дверь. Что она тогда сделает? Станет умолять? Скажет, что все еще любит его? А сам он сделается соглядатаем их близости. Гнусная баба! Зато он имеет возможность поносить ее в свое удовольствие! Он стучит два раза.

— Ах, это не ты, — говорит она. — Тогда кто же?

Люсьен учится жестокости. Для него это что-то новое, ужасное и благотворное. Его охватывает дрожь.

«ВАМ ЧТО-НИБУДЬ НАДО?» — пишет он немного дрожащей рукой.

Она возвращает записку и неожиданно бросается на дверь, колотит в нее.

— Кто вы? — кричит она. — Я хочу знать.

Ему плохо. Он ненавидит себя. Вырвав еще один листок, он пишет, усмехаясь: «Я — ФАНТОМАС».

Прочитав, она тут же начинает плакать. Он прижимает ухо к двери. Настоящие слезы, приглушенные всхлипывания, безутешное отчаяние. Закрыв глаза, он поглаживает дерево наличника. Какой-то внутренний голос нашептывает ему: «Я подлец». А между тем ему нравится строить из себя подлеца. Проходит довольно много времени, и вот она шепчет, побежденная:

— Вы здесь?

Стук в дверь.

— Принесите мне чулки, мои разорвались… и потом, носовые платки… Чем постирать нижнее белье… оно несвежее…

Люсьен вздрагивает. Эти слова обжигают его.

— И еще мне хотелось бы получить ножницы и пилку для ногтей, только покрепче. Сколько дней вы собираетесь держать меня здесь?

Люсьен понятия не имеет. Он твердо знает одно: теперь он собирается держать ее в плену как можно дольше. Наверное, это безумие. Но она принадлежит ему! От него зависит — надеяться ей или пасть духом. В его власти заставить ее плакать. Он чувствует себя сильным, сильнее всех этих болванов в лицее. Сильнее своего отца. На сегодня довольно! Не стоит разом черпать все удовольствия. Он встает, собирает разбросанные вокруг записки и рассовывает их по карманам. Гасит свечу, застывает на мгновение, потом целует кончики своих пальцев и прижимает их к двери. Она волнуется, кричит:

— Вернитесь!.. Вернитесь!..

Он уходит. Вокруг — легкий шелест дождя, дыхание теплого ветра. Собираясь положить в тайник ключи, он вдруг замечает, что у самой стены, в укромном месте, распустился первоцвет. Всего четыре едва раскрывшихся цветочка, хрупкие, трепетные, и внезапно его переполняет волнение. Он открывает для себя новый мир.

И сам раскрывается навстречу чему-то неведомому. Если бы он знал какие-нибудь стихи, то прочитал бы их. Он поднимает голову, подставляя лицо влаге таинственного крещения. «Эрве, старик, надо жить. Ради этого стоит постараться!» — шепчет он. Но сердце у него еще слишком мало, чтобы вместить обуревающие его чувства.

Он едет быстро, сворачивает на проспект, где живет Элиан. Ее малолитражка стоит на стоянке. В доме вроде бы все спокойно. А он уже вообразил, что увидит там тьму полицейских. Медленно проехав мимо, он делает вид, будто прогуливается, хотя прекрасно понимает, что никому до него нет дела. И тут он в первый раз замечает, что все три дома — дом Элиан, дом Эрве и его собственный — расположены не так уж далеко друг от друга. Все они находятся в одном и том же квартале, словно их нарочно свел друг с другом не просто случай, а сама судьба. Он останавливается у своего дома. Половина пятого. Он еще успеет зайти в больницу.

В приемной у отца толпилось много народа. Так что расспросы ему не грозят. Он оставляет в гараже свой мопед и садится в автобус. Надо проявлять осторожность. Если и с ним вдруг произойдет несчастный случай, что станется с Элиан? Никто и не узнает, где ее искать. Может, следовало бы оставить у себя на столе какое-нибудь письмо? Что-то вроде завещания. Я, нижеподписавшийся Люсьен Шайю, находясь в здравом уме и твердой памяти, заявляю… Но действительно ли он в здравом уме и твердой памяти? Он с увлечением перебирает эти дурацкие мысли, а мимо тем временем проносятся улицы, и в витринах зажигаются огни. За запотевшими стеклами они превращаются в красно-зеленые полосы. Ему хорошо. И хотелось бы подольше оставаться здесь. Он старается ни о чем не думать, не вызывать в памяти никаких образов. Это его тайное сокровище. Он насладится им позже.

Выйдя из автобуса и очутившись перед внушительным зданием больницы, он с трудом берет себя в руки, словно еще находится под впечатлением от увиденного фильма. Здесь все призывает его к порядку и горю: запах, тишина, холодный свет ламп. Ему указывают путь. Он поднимается в чересчур просторном лифте вместе с другими посетителями. У них у всех замкнутые лица людей, которых гложет забота. Длинный-предлинный коридор. Пронумерованные двери. Мимо проезжает каталка на резиновых колесах. Вытянутая фигура накрыта простыней. Верно, больного после операции везут обратно в палату. Несчастье на каждом шагу приобретает все более волнующие, зримые черты. Люсьен всеми фибрами начинает ощущать, что друг его тяжело ранен. На память ему приходят случайно прочитанные в газетах фразы: «Франко борется со смертью… Мальро борется со смертью…» Здесь эти слова обретают свой истинный смысл. Эрве борется со смертью, он — ловкий дзюдоист и знает верные приемы. Да, но в борьбе со смертью?.. В воображении Люсьена возникает некая абстрактная схватка, прерывистое дыхание, отчаянное сопротивление и под конец — вот эта самая каталка, которая удаляется, увозя побежденного. Он останавливается, ноги больше не слушаются его. Ему хочется, чтобы Эрве победил, иначе его собственное сражение утратит всякий смысл.

Санитарка спрашивает его, что ему нужно. А получив ответ, говорит:

— Посещения запрещены. Но его мать там. Я скажу ей.

Она тихонько отворяет дверь. Номер 117. Интересно, счастливый это номер или нет? Люсьен складывает цифры, делая проверку девяткой: 7 плюс 1 равняется 8, и еще плюс 1 равняется 9. Он решает, что номер счастливый. Появляется мадам Корбино. Она изменилась до неузнаваемости: похудевшая и в то же время опухшая, глаза красные, лицо посеревшее.

— Бедный мой Люсьен, — шепчет она. — Если бы вы его видели!

— Мне очень хотелось бы его увидеть.

Она знаком предлагает ему подойти поближе и заглянуть в полуоткрытую дверь. Он успевает увидеть раненого, голова которого плотно забинтована. Из пузырька, подвешенного на кронштейне, спускается трубочка, исчезающая под простыней. Другая трубочка вставлена в нос Эрве. Глаза у него закрыты. Подбородок зарос щетиной.