Екатерина Островская - Покопайтесь в моей памяти

– Ну и че там? – обратился он к следователю. – Когда раскроете, а то на улицу выйти страшно?

– Вы мне? – притворился непонимающим следователь.

– А кому. Вы же майор юстиции. Весь дом вас знает.

– А вы, простите, кто?

– Конь в пальто, – ответил Пряжкин и направился к выходу.

Дверь открылась и закрылась. Егоров посмотрел в монитор уличной камеры, как Пряжкин подошел к своему автомобилю и сел в него.

– А это… – хотела объяснить Сухомлинова, но не успела.

– Я знаю. Это Толик Напряг – потомственный уголовник-рецидивист. Его родной папа носил погоняло – Фима Пристенок. Я всю его родословную изучил.

– А почему Пристенок? Что это означает?

– Была такая игра в незапамятные времена. Бросали монетку в стенку и гадали, орел или решка выпадет. Так у Пристенка в одной руке была монетка с двумя орлами, а в другой с двумя решками. Люди от него без штанов уходили. Но это по молодости он так развлекался, а потом в бандиты-налетчики записался. Под старость лет только угомонился, женился, и вот только что вы видели плод этого брака. Кстати, как он тут? Не бузит?

– Нет вроде. Даже здоровается иногда.

– А вообще у вас тут столько солидных людей обитает, что не знаешь даже, кого и подозревать. А ведь убийца точно отсюда. Да, я что приехал-то! – вспомнил Егоров. – Мне для приобщения к делу надо изъять записи с ваших камер на день убийства и за день до того.

– Я сама такие вещи не решаю. Вы дождитесь Михеева, сейчас только он может вам помочь.

– Записи нужны и с камеры подземного паркинга, – продолжил следователь. – А еще на всякий случай хочу проверить – у кого из жильцов есть долги по коммунальным платежам.

– А разве за это убивают? – не поверила Елизавета Петровна. – Ведь вы сами сказали, что здесь живут…

Она не успела договорить, как раздались сигналы переговорного устройства. На экране монитора был виден молодой человек, у ног которого стояли два больших чемодана.

– Вы к кому? – спросила Сухомлинова.

– Я – Дмитрий Тарасевич.

– В самый раз, – обрадовался майор юстиции, – у меня к нему тоже вопросы.

Сын Тарасевича вошел внутрь, поставил чемоданы у своих ног и заглянул в окошко. Один из чемоданов опрокинулся на пол, и по тому, как он упал без стука, можно было догадаться, что оба чемоданы пустые.

– Как бы мне в квартиру попасть? – поинтересовался он.

Сухомлинова достала из шкафчика с дубликатами ключ и, протягивая его, сказала, что это она ему звонила.

– А я – следователь Егоров, – тут же представился майор юстиции. – Веду это дело, и у меня к вам несколько вопросов.

– Я с дороги устал. В другой раз как-нибудь.

– Другого раза может и не быть. Вы же сами заинтересованы в скорейшем поиске убийцы. Да я и не задержу вас надолго и даже к вам подниматься не буду. Прямо здесь вы ответите на мои вопросы, а…

Майор юстиции посмотрел на Сухомлинову:

– Вы не могли бы в интересах следствия покинуть нас минут на десять-пятнадцать? На крылечке постойте, что ли.

Пришлось выходить и стоять какое-то время перед входом. Почти следом за ней на крыльце появилась помощница депутата Тамара Баранова, в коротеньком кожаном плащике, из-под которого не было видно юбки. Она покосилась на консьержку, осторожно на высоченных шпильках спустилась по ступенькам и остановилась шагах в пяти, словно дожидаясь кого-то. Затем дверь открылась, из дома быстро вышел Худайбергенов в спортивной куртке, которая плотно облегала его мощный торс. Он подхватил Баранову под руку и потащил в сторону.

– Я же сказал, что не сегодня, – долетел до Сухомлиновой его раздраженный голос, – все документы у меня в офисе. Да и то там немного. Через три дня еще получу, если…

Они свернули в подземный паркинг. Начал накрапывать дождик. Елизавета Петровна посмотрела на часы: десять минут уже истекли. Она вернулась в дом. В скворечнике майор юстиции внимательно слушал, а сын Тарасевича раздраженно говорил:

– Еще раз повторяю: нет у нас никаких родственников. У отца под Ростовом была двоюродная сестра, с которой он не общался лет тридцать. Она никак не может претендовать на наследство. Да и какое там наследство: только эта квартира, картины.

– Еще два счета в банках на общую сумму почти миллион рублей, автомобиль «Форд Фокус». Но вы сможете вступить в права наследования только через полгода, если не появятся другие претенденты. На машине можете ездить, но продать ее не сможете.

– Но картины я могу вывезти?

– Нет, – вступила в разговор Сухомлинова. – Для вывоза вам потребуется разрешение представителя Министерства культуры, но он вам его не даст, потому что картины представляют собой культурно-историческую ценность.

– Но там мазня, по большому счету. Вот если бы у отца был бы Малевич или Кандинский…

– И тем не менее.

Дмитрий с недоверием посмотрел на нее.

– Елизавета Петровна у нас искусствовед с большим опытом, – объяснил Егоров, – я сам, когда узнал, не поверил.

– Если хотите продать, то я, возможно, помогу найти покупателя, – предложила Сухомлинова.

– Было бы хорошо, – обрадовался сын Тарасевича, – но я ограничен по времени. Через четыре дня должен улететь. Похороню отца – и на следующий день обратно. А можно как-нибудь поскорее связаться с покупателем? Сами понимаете, похороны – дело недешевое.

Елизавета Петровна достала из сумки телефон и набрала номер бывшего сокурсника.

– Юрий Иванович, – сказала она, – я сейчас беседую с сыном Тарасевича. Он хочет продать все картины.

– Все мне не нужны. Возьму одну. Хотя, если посмотрю на остальные… Скажите ему, что вечерком загляну, а сейчас я спешу на важную встречу. Через пять минут мне выходить.

Сын Тарасевича напряженно прислушивался. Возможно, он даже слышал ответ Охотникова.

– Он сказал, что возьмет? – спросил Дмитрий.

– Он сказал, что посмотрит.

– Сколько мне просить за все? Вы, как искусствовед, должны знать. Вы, кстати, видели эти картины?

– Видела. Приблизительная их общая стоимость около двух миллионов рублей.

Входная дверь открылась, и на пороге появился Михеев. Он поздоровался со следователем, потом кивнул Елизавете Петровне, а молодого человека как будто не замечал вовсе.

– То есть я могу просить два миллиона? – продолжил разговор Дмитрий.

– Вряд ли вам их дадут.

– Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, – не удержался Михеев, – но тема настолько интересная…

– Это сын Александра Витальевича, – объяснил Егоров, – он только что сейчас прилетел. Хочет продать картины, которые висят в квартире покойного отца. Вы, кстати, искусством не интересуетесь?

– Я в живописи совсем ничего не понимаю. А вот квартиру, если вам она не нужна, помогу реализовать.

– Через полгода? – оживился сын Тарасевича. – Ведь есть закон о наследовании.