Екатерина Островская - Покопайтесь в моей памяти

– Анатолий Пряжкин, он же Толик Напряг, и Михал Михалыч Михеев, – сказала Сухомлинова.

Произнесла это так спокойно, как будто давно знала об этом. Потом достала телефон и набрала номер Бережной.

– Верочка, – произнесла она таким голосом, словно собиралась поздравить ее с каким то праздником, – вы ведь интересовались Канцлером, я знаю. Так вот, это Юрий Иванович Охотников, но про это даже члены его банды не знают. Они его звали в прежние времена Эриком. А Эрик – его студенческое прозвище, произошедшее от первоначального – «Пенис эректус».

– Я предполагала это, – ответила Вера, – потому что внимательно прочитала ту тетрадочку. Только как мы это докажем?

– Очень просто, – посоветовала Елизавета Петровна. – Зайдите к Охотникову в гости и увидите массу интересного: огромное количество культурно-исторических ценностей из ограбленных в свое время его бандой квартир.

Сухомлинова закончила разговор, и любимый мужчина улыбнулся ей:

– Надо же, как тесен мир!

– Ты хотел их наказать? Лучше пусть это сделают другие, – сказала Елизавета Петровна.

Мужчина не ответил, он поднялся.

– Годы шли, а я так ждал этого момента.

– Это я тебя ждала. Ты обещал вернуться, а сам пропал… И вдруг заявился через тридцать лет – весь такой забывчивый, меня и не вспомнил даже. Как с теткой посторонней общался. Про эту свою дурацкую монетку…

– Она действительно дурацкая, если не сказать больше. Она не только мне жизнь сломала, но многим людям. Думал, потерял тебя навсегда, а тут шел к вашему магазину. Заглянул в окно и глазам не поверил – узнал, сразу. Потом несколько раз приходил и стоял под окном. Меня даже охранник отгонял. Потом придумал повод пообщаться, но не решился: ты такая деловая, неприступная, мне показалось… Да и не узнала, когда я пришел все-таки. Вот я и подумал – стоит ли бередить старую рану. Забрал из твоих рук фамильный рубль и ушел.

– Я не поняла, – вдруг вспомнила Елизавета Петровна, – если твоего дядю ограбили тогда, откуда монета у тебя оказалась?

– Так я долгое время считал, что ее нет. А потом вдруг понял, что хранил он ее в тайнике, который не был обнаружен ни бандитами, ни следователями, которые там все обшарили. Его пытали, но он держался – серьезный был человек – всю войну на фронте. После его гибели квартира дяди была отдана тогда очередникам: в нее въехала рабочая семья с пятью детьми. Когда лет пятнадцать назад я понял, что монетка где-то там, пришел к этим людям и предложил обменять их квартиру на три однокомнатные. Они с радостью согласились. Неделю я простукивал стенки. Вскрывал полы, но нашел тайник за фальшь-потолком. Догадался измерить высоту потолков во всех комнатах – в одной она оказалась ниже на пять сантиметров, но и там пришлось повозиться, чтобы найти. Под потолком в деревянной балке перекрытия я нашел тайник, там хранилась эта монета и еще несколько редких, но не настолько.

– А я же тогда приходила сюда, искала тебя, но какая-то женщина сказала, что нет тебя и не было никогда.

– Это лучшая подруга моей тетки была. Она заботилась обо мне, когда я начал жить один, проверяла, чтобы я не голодал и чтобы в квартире было прибрано. Когда меня задержали, то вызвали ее, чтобы она открыла квартиру для обыска. Там она и оставалась какое-то время. А тебе так сказала, чтобы уберечь, я думаю, от неприятностей и от лишних слез.

– Вот и разлучила нас.

– Но ты замуж вышла. Опять же дочь у тебя. Как я мог сломать чужую семью.

Елизавета Петровна махнула рукой, чтобы не горевать по тому, что не произошло, и спросила, чтобы уж не возвращаться к этому никогда.

– А что теперь с монетой?

– Да продал я ее. Какой в ней смысл? Какое счастье? Если я из-за нее тебя потерял. Выставил ее на аукцион. Через день со мной связался представитель покупателя с Ближнего Востока и попросил снять лот. Якобы он уполномочен приобрести ее за тринадцать миллионов, что очень хорошая цена. Я согласился и сказал, что число тринадцать мне не нравится, а потому я отдам за двенадцать с половиной. Очевидно, мой ответ так понравился покупателю, что он заплатил четырнадцать, продемонстрировав великодушие, достойное его предка Салах ад-Дина.

– Четырнадцать с половиной миллионов чего? – тихо спросила Сухомлинова.

– Долларов. В Швейцарии счет для меня открыли. Вся сумма туда поступила пару дней назад, после того как я передал монету. Но это меня мало волнует. Я только о тебе сейчас думаю, о твоей дочери, как она?

– Это и твоя дочь, кстати, – призналась Елизавета Петровна и удивилась. – Что это я самое главное только сейчас сообщаю…

– Так, может, познакомишь нас? Давай прямо сейчас к ней и поедем.

– Хорошо, только надо как-то подготовиться.

Елизавета Петровна задумалась, а потом достала телефон.

– Ты ей звонишь? – спросил Даниил.

– Нет, но тоже по важному делу.

Когда в трубке прозвучал голос Бережной, Сухомлинова сразу сообщила главное, ради чего и был сделан этот звонок:

– Верочка, я опять по поводу Охотникова. Вернее, не только… Просто забыла сообщить, что Пряжкин и Михеев состояли в банде Канцлера. Михеев вообще у них киллером числился.

– Вера, – кричал в трубку Егоров, – ты что, сдурела? Я плотно работаю с подозреваемым. Он готов уже расколоться, я чувствую, что вот-вот. Главное, продолжать давить. И тут меня отвлекают, требуют везти его на какую-то очную ставку. Конечно, я не могу отказать Ивану Васильевичу. Но ведь он на что ссылается? Вернее, на кого? На тебя! Так и говорит: привози задержанного, а других тебе Бережная предоставит. Кого других?

– Ты получил приказ, исполняй, – ответила Вера, – и не забудь Пряжкина. Тебе его всего равно не расколоть. Во-первых, Пряжкина тебе и на двое суток задерживать не за что, а во-вторых, он прекрасно понимает, что, если хоть слово ляпнет, его придушат в камере, как когда-то его дружка Мискина, известного как Шленка.

– Я приеду, я выполню приказание. Но учти – составлю такую докладную записку, в которой укажу, что ты вмешиваешься в ход расследования, мешаешь следствию и направляешь его на ложные пути. Докладную передам не твоему дорогому дружку Ванечке, а городскому прокурору. Надо будет, и генеральному отправлю. У тебя отберут лицензию. И что тогда?

– Жду, – сказала Бережная, – через полтора часа постарайся быть на месте.

Михеев сидел в своем кабинете, когда к нему без стука в дверь вошла симпатичная молодая женщина.

– Вы по какому вопросу? – спросил Михаил Михаилович. – Давайте покороче. У меня времени мало.

– Я не одна, – приветливо улыбнулась незнакомка и распахнула дверь.

В кабинет вошел мужчина в форме сотрудника следственного комитета и с генеральскими погонами на плечах.