Эрнест Хорнунг - Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе

– До свидания, сэр, – послышалось в ответ озабоченным тоном, – весьма благодарен.

Мэкензи все еще хлопотал у окна, я же стоял у другого, переживая смешанное чувство страха и злобы, несмотря на то, что я прекрасно знал Раффлса с его неистощимой находчивостью. До сих пор я всегда приблизительно знал, что он предпримет в данном случае. В этот раз я, по крайней мере, не мог и вообразить какой-нибудь способ, преисполненный хитрости и отваги. Раффлс вернется в свою комнату, предупредить Краушея и выпустит его? Нет, там есть такие предметы, как окна. Тогда к чему же Раффлс оставил нас? Я перебрал в уме множество средств и наконец остановился на кэбе. Окна спальни выходят в узкий переулок, они расположены не особенно высоко, человек может выскочить из них на кузов кэба, даже когда тот движется, и может быть увезен из-под самого носа полиции! Я представлял себе Раффлса, правящего кэбом, неузнаваемого во мраке ночи. Картина эта вырисовалась в моем мозгу в тот момент, когда он прошел под окном, поднимая воротник своего длинного пальто и направляясь в свою комнату. Картина эта не покидала еще мое воображение и когда он проходил обратно, передавая стоявшему внизу констеблю свой ключ.

– Мы напали на его след, – проговорил знакомый голос за моей спиной. – Он полз на чердак, это ясно, только как он мог выбраться из этого окна – вот что для меня тайна. Мы прежде осмотрим все здесь, и пощупаем все, что можно, от самого карниза. Лучше, если вы отправитесь вместе с нами, коли угодно.

В Олбани, также как и везде, верхний этаж отдается прислуге: тут целый ряд маленьких кухонь и каморок, которые нанимаются многими – и Раффлсом в том числе – вместо чуланов. Эти каморки оказались, разумеется, так же пусты, как и комнаты под ними, и это произошло на наше счастье, потому что мы сплошь заполнили собой все пустое пространство, так как теперь к нам присоединились управляющий и еще один жилец, которого он притащил к весьма явной досаде Мэкензи.

– Созовите уж лучше целый квартал, по кроне с физиономии, – сказал он. – Ну, ступайте, друг мой, на крышу, чтоб было одним меньше, берите свою долю в осмотре.

Мы все столпились около маленького оконца, которое Мэкензи попытался раскрыть. С минуту не доносилось ни звука, кроме поскрипыванья и шарканья полицейских сапог о темные каменные плиты. Затем вдруг послышался радостный крик.

– Что еще? – отозвался Мэкензи.

– Веревка, – услыхали мы, – веревка прицеплена к трубе за крючок!

– Господа, – завопил Мэкензи, – вот каким образом он влез наверх: он воспользовался для этого стержнем от телескопа, я бы никогда этого не подумал. Какой же длины веревка, мой милый?

– Совсем короткая. Я держу ее.

– Не доходит ли она до какого-нибудь окна? Спросите его! – закричал управляющий. – Он может увидеть это, если перегнется через перила.

Мэкензи повторил тот же вопрос. После некоторой паузы последовал ответ: «Да, доходит».

– Спросите его, до какого окна! – заорал управляющий в сильнейшем возбуждении.

– Он говорит, до шестого от края, – отвечал чрез минуту Мэкензи, втягивая свою голову в плечи. – Я бы хотел взглянуть на эту комнату с шестым окном от края.

– Комната мистера Раффлса, – сообщил управляющий после минутного соображения.

– В самом деле! – воскликнул Мэкензи. – Тогда нам не представится ни малейшего затруднения. Он оставил внизу свой ключ.

Слова эти были произнесены очень сухим, но многозначительным тоном, который уже и в ту минуту мне не понравился, казалось, подобное совпадение поразило шотландца, как нечто особенное.

– Где же мистер Раффлс? – осведомился управляющий, пока мы всей гурьбой поднимались наверх.

– Он отправился на обед, – ответил Мэкензи.

– Уверены вы в этом?

– Я видел, как он уходил, – вставил я.

Мое сердце билось отчаянно. Я не решился бы повторить сказанного еще раз. Но все-таки я продолжал свой путь во главе нашей маленькой процессии, и действительно – я переступил порог – этот Рубикон моей жизни – вторым. Переступая его, я застонал, так как Мэкензи, внезапно попятившись, больно отдавил мне пальцы. Через секунду я понял, в чем дело, и вскрикнул громче прежнего.

Перед камином, растянувшись во весь рост, лицом кверху лежал человек с небольшой ранкой на белом лбу, из которой капля за каплей сочилась кровь и заливала глаза. Этот человек был ни кто иной, как Раффлс!

– Самоубийство! – спокойно произнес Мэкензи. – Нет, вот кочерга, – скорее тут пахнет убийством, – он опустился на колени и почти весело покачал головой. – Даже не убийство, – продолжал он с оттенком отвращения в деловом тоне, – всего только нанесение раны, и у меня даже возникает подозрение, что не она свалила юношу с ног, от него так и разит хлороформом!

Сыщик вскочил на ноги и впился в меня своими непроницаемыми серыми глазками. Мои глаза были полны слез, но я смотрел на него без всякой тени смущения.

– Мне послышалось, вы сказали, что он ушел? – спросил сурово Мэкензи.

– Я видел его длинное пальто и думал, что оно одето на нем!

– И я мог бы поклясться, что это тот самый господин, когда он передавал мне ключ! – то был огорченный голос констебля, раздавшийся из задних рядов. Мэкензи, весь бледный, до самых губ, повернулся к нему.

– Хоть бы вы, проклятые полицейские, думали о чем-нибудь, – зашипел он. – Какой твой номер, разиня? Р. 34. Так слушайте вы, мистер Р. 34! Если этот джентльмен умрет, вместо того, чтобы прийти в себя, пока я говорю с вами, знаете ли, кем вы сделаетесь? Виновником в убийстве, ты, поросенок в мундире! Знаешь ли, кого ты пропустил сквозь пальцы? Краушея – того самого Краушея, что вчера убежал из Дартмура. Клянусь Богом, это сделали вы, Р. 34, и если он ускользнет от меня, а затравлю тебя на смерть!

Искаженное лицо, сжатые, трясущиеся кулаки – таков был вид этого спокойного человека в пылу битвы. Так проявилась новая черта в характере Мэкензи, черта, которую стоило отметить и подумать над ней. Через минуту он уже скрылся из нашей группы.

А нелегкая это штука проломить свою собственную голову, – признавался Раффлс немного позднее. – Гораздо легче полоснуть себя по горлу. Хлороформ – другое дело, когда применяешь его на других, то знаешь дозы в совершенстве… Так ты и в самом деле думал, что я скончался? Бедный мой цыпленочек, Банни! Надеюсь, Мэкензи видел выражение твоего лица?

– Видел, – отвечал я. – Только я не высказал ему всего, что он мог бы заметить.

– Это отлично. Ни за что в свете я не хотел бы, чтоб он пропустил это зрелище. Не думай, дружище, что я трус, потому что боюсь Мэкензи, и ведь ты знаешь, нам либо выплыть, либо потонуть вместе.

– А теперь мы должны еще плыть или тонуть с Краушеем в придачу, – заметил я с горечью.