Фергюс Хьюм - Зеленая мумия [сборник]

– Ну не стирке же! Не задавайте глупых вопросов.

– Прекратите грубить! – прорычал коронер, багровея. – У вас есть версии, кто хотел заполучить вашу мумию?

– Осмелюсь заметить, что множество ученых, занимающихся теми же проблемами археологии, что и я, мечтают иметь мумию инков. – Тут профессор озвучил длинный список известных имен.

– Ерунда, – пробурчал коронер. – Достойные люди вроде тех, кого вы здесь упоминаете, не станут убивать, пусть даже ради уникального экспоната.

– Я и не обвиняю никого из них, – парировал Браддок. – Это вы спросили, кто мог пожелать присвоить мумию, а я вам ответил.

На это коронеру и в самом деле нечего было возразить, и он вновь сменил тему:

– Под бинтами мумии могли оказаться драгоценности, которые привлекли бы грабителя?

– А мне, черт возьми, откуда знать?! – взорвался ученый. – Я не разворачивал эту мумию и даже не видел ее! Любые драгоценности обычно скрыты под пеленами. Насколько мне известно, их никто не снимал.

– Меня интересует лично ваше мнение.

– Нет у меня никакого мнения! Я велел Болтону привезти раритет, и все. Он обязался собственноручно доставить ценный груз мне домой, но не сделал этого. Почему – мне неведомо.

Когда профессор, все еще кипя, ушел, слово предоставили молодому врачу, первым осмотревшему труп Сиднея. Доктор Робинсон утверждал, что несчастный умер вследствие удушения красным шнуром от штор, и, судя по состоянию тела, смерть наступила приблизительно за двенадцать часов до того, как Джулиан Браддок вскрыл ящик. Труп обнаружили в три часа пополудни в четверг, значит, убийство совершилось между двумя и тремя часами ночи.

– Более точное время установить сложно, – запинаясь, добавил Робинсон. – Во всяком случае, Болтона задушили после полуночи, но до трех часов утра.

– Довольно большой промежуток, – проворчал коронер, покосясь на растерянного врача. – Других ран на теле не было?

– Нет. В этом легко убедиться, осмотрев труп.

После допроса медика вызвали вдову Энн. Рыдая, старая прачка простонала, что у ее Сида не имелось врагов, потому что он был хорошим юношей. Она также пересказала свой сон, однако в оккультизм коронер не верил, хотя все присутствующие в зале с интересом слушали женщину. В конце вдова спросила, как же ей теперь жить, когда ее мальчик покинул этот мир. Коронер, естественно, не нашелся, что ответить, и отпустил ее.

Потом пригласили Сэмюэля Квасса, владельца «Приюта моряка». Трактирщик оказался рыжеволосым детиной с ярко-рыжими усами и внешне напоминал матроса. Стоило дознавателю задать пару вопросов, как выяснилось, что в прошлом Квасс действительно бороздил моря. Отвечал он грубо, но честно и, несмотря на недобрую репутацию его заведения, не походил на дельца-разбойника. Он изложил те же факты, которыми пестрели газеты. В ту ночь, кроме него самого, в гостинице находились его жена и ребенок, а также служащие. По его словам, Болтон лег спать непоздно, заявив, что рано утром уедет в Гартли. Поселившись в трактире, молодой человек заплатил целый фунт, чтобы утром ящик перевезли через реку, погрузили на телегу и отправили профессору. Поскольку утром Болтона в номере не оказалось, Квасс четко выполнил его просьбу. Он также заверил следствие, что понятия не имел о содержимом багажа своего постояльца.

– А что, по-вашему, было в том ящике? – быстро поинтересовался коронер.

– Одежда и всякие заграничные подарки, – с прохладцей в голосе произнес трактирщик.

– Это вам сказал господин Болтон?

– Он мне ничего не говорил, – насупился моряк, – но много болтал о Мальте, а я это место знаю. В свое время мне пришлось побывать в тех краях.

– А он намекал на то, зачем путешествовал на Мальту?

– Ни единым словом не обмолвился.

– Он не жаловался на своих врагов или недоброжелателей?

– Боже упаси.

– Вам не показалось, что Болтон чего-то или кого-то боится?

– Нет, – упорно твердил Сэмюэль Квасс. – Молодой человек выглядел как довольный жизнью. Я даже не поверил, что его убили и запаковали в ящик, пока сам не увидел тело и не убедился.

Коронер задавал еще немало вопросов, как и инспектор Дэйт, но все попытки выведать что-то новое у трактирщика не увенчались успехом. Он не юлил, отвечал коротко и прямо, а если и врал, то делал это очень умело. В итоге коронер отпустил его. Последней вызвали Элизу Флай.

Эта девушка, работавшая в трактире горничной, похоже, была самой важной свидетельницей, поскольку изложила некоторые детали, до сих пор не известные ни ее хозяину, ни репортерам, ни полиции. Когда ее спросили, почему раньше она молчала, Элиза сказала, что ждала, пока за помощь следствию назначат вознаграждение, однако этого не последовало, и теперь она готова сообщить все, что знает по данному делу. Ее показания и впрямь представляли ценность.

Так, мисс Флай поведала, что Болтон действительно ушел спать часов в восемь. Он удалился в свой номер на первом этаже. Эта комната, как и отмечено в плане, имеет одно окно, из которого виден берег реки. В девять или чуть позже свидетельница отправилась на свидание со своим женихом. В темноте она заметила, что окно номера Сиднея распахнуто и что он разговаривает с какой-то старухой в платке. Элиза не разглядела лица этой женщины и не определила ее рост, поскольку та слушала Болтона, наклонившись к окну. Свидетельница не обратила особого внимания на детали, так как торопилась к своему возлюбленному. А когда примерно через час, около десяти, она вернулась, окно было закрыто, свет не горел. Горничная решила, что постоялец лег спать.

– Тогда я ничего такого не подумала, – закончила свой рассказ Элиза. – Лишь после того, как разнеслась весть об убийстве, я поняла, что это важно.

– У вас все? – уточнил следователь.

– Да, сэр, – честно призналась девушка. – Я изложила вам все, что произошло в ту ночь. А на следующее утро… – Тут она запнулась на полуслове.

– Ну же, что случилось наутро?

– Дело в том, что господин Болтон запер дверь. Я точно знаю это, потому что накануне, сразу после восьми, пошла в его номер застелить кровать. Дверь была заперта, и он, услышав, как я дергаю ручку, сказал, что уже лег. Но это неправда, ведь после девяти я своими глазами видела, как он беседует с женщиной через окно.

– Прежде вы называли ее старухой, – уточнил коронер, сверившись со своими записями. – Так сколько ей лет?

– Не могу утверждать, – искренне ответила свидетельница, – вероятно, та женщина не так уж стара.

– Почему же вы решили, что она пожилая?

– Из-за одежды, – объяснила девушка. – Она была в темном платье, на голове – темный платок. Но лица я не разглядела, так что не знаю, старая она или молодая. Я даже толком не разобрала, полная она или худая, высокая или низкорослая. Ночь выдалась очень темной.