Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Ничего. Я сошла вниз только тогда, когда услышала громкий голос дяди.

– Вы запирали в эту ночь окна и ставни. Вы заперли все окна?

– Да.

– А утром все окна были закрыты?

– Да.

– У вашей горничной есть возлюбленный? Насколько я помню, вы говорили вашему дяде, что она выходила на свидание с ним,

– Да. Она могла слышать рассказ дяди о короне, когда прислуживала в гостиной.

– Понимаю. Вы хотите сказать, что она могла передать эти сведения своему возлюбленному, и потом они вдвоем составили план покражи.

– Ну, к чему все эти смутные гипотезы! – с нетерпением крикнул банкир. – Ведь я же сказал вам, что видел корону в руках Артура!

– Погодите немного, мистер Гольдер. Мы еще вернемся к этому вопросу. Итак, мисс Гольдер, вы, как я предполагаю, видели ее, когда она возвращалась домой в кухонную дверь?

– Да, когда я пошла посмотреть, заперта ли дверь, я видела, как она проскользнула в нее. В темноте я заметила тоже и мужчину.

– Вы знаете его?

– О, да. Это зеленщик, который носит нам провизию. Его зовут Фрэнсис Проспер.

– Он стоял налево, на дорожке, на таком расстоянии от двери, что не мог войти в дом? – спросил Холмс.

– Да.

– У него одна нога деревянная?

Тень испуга мелькнула в выразительных черных глазах молодой девушки.

– Да вы настоящий волшебник!.. – проговорила она. – Как вы это узнали?

Она улыбнулась, но эта улыбка не нашла себе ответа на тонком умном лице Холмса.

– Мне бы хотелось подняться теперь наверх, – сказал он, – а потом надо будет опять обойти кругом всего дома. Впрочем, сначала я осмотрю окна внизу.

Он быстро переходил от одного окна к другому и остановился у большого окна, из которого были видны конюшни. Холмс открыл его и тщательно осмотрел подоконник в увеличительное стекло.

– Теперь пойдем наверх, – наконец, проговорил он.

Кабинет банкира – маленькая комната, устланная серым ковром, с большим бюро и длинным зеркалом. Холмс подошел прямо к бюро и пристально оглядел замок.

– Каким ключом оно было отперто? – спросил он.

– Тем, о котором говорил мой сын, ключом от буфета в кладовой.

– Где он?

– Здесь на туалетном столе.

Шерлок Холмс взял ключ и отпер бюро.

– Замок открывается бесшумно, – сказал он. – Неудивительно, что вы не проснулись. Корона, вероятно, в этом футляре. Надо взглянуть на нее.

Он открыл футляр, вынул оттуда диадему и положил ее на стол. Это было редкое произведение ювелирного искусства, а таких чудных бериллов мне никогда не приходилось видеть. Один угол с тремя камнями был отломан.

– Ну, мистер Гольдер, – сказал Холмс, – вот с другой стороны совершенно такой же угол, как пропавший. Не попробуете ли сломать его?

Банкир в ужасе отшатнулся.

– Ни за что на свете! – сказал он.

– Тогда я попробую, – сказал Холмс и, пустив в дело всю свою силу, попробовал отломить угол, но безуспешно.

– Чувствую, что он подается немного, но, несмотря на то, что обладаю замечательной силой пальцев, я не в состоянии сломать его; тем менее это может делать человек обыкновенной силы. А как вы думаете, мистерр Годьдер, что бы случилось, если бы мне удалось отломить этот кусок? Нечто вроде выстрела. Могло ли это случиться в нескольких шагах от вашей постели, и вы бы ничего не слышали?

– Не знаю, что и думать. Все так туманно для меня.

– Может быть, постепенно и выяснится. А вы как думаете, мисс Гольдер?

– Сознаюсь, что разделяю недоумение дяди.

– У вашего сына, когда вы увидели его, не было на ногах ни сапог, ни туфель?

– Кроме брюк и сорочки на нем ничего не было.

– Благодарю вас. В этом деле счастье замечательно благоприятствует нам, и мы сами будем виноваты, если дело не выяснится. Если позволите, мистер Гольдер, я буду продолжать свои наблюдения вне дома.

Он ушел один, объяснив, что все лишние следы затруднят ему дело. Он вернулся через час с кучей снега на ногах. Лицо его носило все тоже непроницаемое выражение.

– Кажется, я видел все, что следует, мистер Гольдер, – сказал Холмс, – и потому отправлюсь домой, где могу быть полезнее для вас.

– А камни, мистер Холмс? Где они?

– Не могу сказать.

Банкир заломил в отчаянии руки.

– Значит, мне не видать их больше! – вскрикнул он. – А сын мой… Вы можете дать мне надежду?

– Мое мнение остается неизменным,

– Так скажите же, ради Бога, что за темное дело разыгралось вчера в моем доме?

– Если вы загляните ко мне завтра утром между девятью и десятью часами, я буду рад объяснить его, насколько могу. Ведь вы даете мне carte blanche, не правда ли? Вы желаете, чтобы я добыл обратно камни во чтобы то ни стало и даете мне неограниченный кредит?

– Я готов отдать все свое состояние, чтобы только получить их обратно.

– Отлично. Я займусь этим делом. Прощайте; очень возможно, что я загляну еще сюда до вечера.

Я видел, что мой друг уже составил себе определенное мнение насчет этого происшествия, хотя я даже смутно не мог себе представить, к каким выводам он пришел. Я несколько раз, в то время как мы ехали домой, пробовал выведать у него что-нибудь, но он всякий раз уклонялся от этого разговора, так что я бросил бесполезные попытки и молчал всю остальную дорогу. Еще не было трех часов, когда мы снова очутились в нашей квартире. Холмс поспешно прошел к себе в комнату и вскоре вышел оттуда в одежде самого обыкновенного бродяги. В оборванном пальто с поднятым воротником, в красном галстуке, в стоптанных сапогах, он казался типичным представителем этого класса людей.

– Кажется, ничего, – проговорил он, смотрясь в зеркало. – Очень бы мне хотелось, Ватсон, чтобы вы пошли со мною, но боюсь, что не следует этого делать. Может быть, я и попал на след, а может быть, все окажется вздором. Во всяком случае, я скоро узнаю это и через несколько часов вернусь домой.

Он отрезал кусок мяса, вложил его между двумя ломтиками хлеба и, сунув бутерброд в карман, вышел из комнаты.

Я только что кончил пить чай, как он вернулся, очевидно, в превосходнейшем настроении духа, с каким-то старым сапогом в руках. Он швырнул сапог в угол и налил себе чашку чая.

– Я зашел только мимоходом и сейчас уйду опять, – сказал он.

– Куда?

– О, в сторону Вест-Энда. Пожалуйста, не дожидайтесь меня. Я, может быть, приду поздно.

– Ну, как идут дела?

– Ничего. Нельзя пожаловаться. Я побывал в Стритхэме с тех пор, что мы не видались с вами, но не заходил в дом. Дело-то выходит славное, я ни за что не согласился бы упустить его. Однако нечего рассиживать тут и болтать; надо поскорее снять эти отвратительные лохмотья и принять свойственный мне приличный вид.

Я видел по всему, что он довольнее, чем можно было заключить по его словам, Глаза его горели, а на бледных щеках появился легкий румянец. Он быстро поднялся наверх, а через несколько минут я услышал, как входная дверь захлопнулась за ним.